Глина - Дэвид Брин

Жидкий свет пролился по ступенькам. Осторожно, словно боясь, что его не хватит на все, но мне сразу стало веселее. Трудно испытывать полное отчаяние в тот самый момент, когда видишь первые лучики рассвета.

То, что это именно рассвет, подтвердилось довольно скоро, когда я увидел пролом в дальней стене небольшой комнаты, почти целиком занятой громадной машиной.

Когда я подполз ближе, то увидел странную наклоненную плоскость, на которой лежало с десяток изящных серебристых штуковин с чем-то похожим на плавники.

Стабилизаторы?

Взгляд наткнулся на символы в форме зловеще скрещенных широких сабель.

Ракеты, подумал я, сопротивляясь наступлению слабости. А это автоматическая система пуска.

И… ряд электронных дисплеев внезапно вспыхнул, оживая.

Система включилась.

По мере того как я разрастаюсь, наполняюсь знанием, я все лучше понимаю, что именно привело моего мучителя сюда и сейчас. Такие великие перспективы! Но чем ближе в последние месяцы подбирался Махарал к этому величию, тем больше оно пугало беднягу. И удивляться тут нечему, ведь он стоял один на вершине купола, возводимого на протяжении тысячелетий величайшими умами человечества, каждый из которых по-своему сражался с тьмой.

Поначалу эта борьба шла тяжело, и неудачи перевешивали удачи. Да и чего могли добиться примитивные мужчины и женщины, какие тайны могли они постичь без огня и электричества, без биохимии и диттотехнологии? Смутно подозревая, что жизнь представляет собой нечто большее, чем борьба за выживание, древние мудрецы сосредоточили свое внимание на бесценном даре — способности к словам. Словам убеждения, словам иллюзий. Словам магической силы. Словам, проповедующим любовь и моральное усовершенствование. Словам увещевающей молитвы.

Называйте это магией или верой. Принимая желаемое за действительное или преисполненные надеждой — но больше ничем, — они верили, что одних слов будет достаточно, если произносить их искренне, в правильном порядке, сопровождая чистыми помыслами и благими делами.

Пришедшие им на смену открыли величие математики и решили, что она — ключ. От гармонии Пифагора и нумерологических головоломок вроде Каббалы до элегантных сверхсложных теорий, математика представлялась языком самого Бога, тем кодом, которым Он записал план творения. Как и квантовая механика — тонкая сортировка угрюмых фермионов и жизнерадостных босонов, — все эти гордые и самодовольные уравнения становились кирпичиками растущего строения. Нет, его фундаментом. Настоящим прочным основанием.

Но этого было недостаточно. Звезды, к которым нам так хотелось дотянуться, оставались слишком далеко. Математика и физика могли только измерить громадную пропасть, но не преодолеть ее.

То же самое и со столь восхваляемой реальностью. На какое-то время компьютеры зачаровали всех намеками на то, что виртуальные модели могут оказаться удачными заменителями реальности. Энтузиасты обещали улучшенные мыслительные способности, телепатическое восприятие и даже трансцендентную силу. Но великие порталы так и остались закрытыми. А киберчудо превратилось в набор полезных инструментов — еще один кирпичик в возводимом куполе.

Во времена наших дедушек и бабушек королевой наук была биология. Расшифровать геном, протеом и их тонкое взаимодействие с фенотипом! Решить загадку экологии и достичь равновесия по важности равнялось приручению огня или отказу от привычки вести тотальные войны.

Но где же ответы на по-настоящему глубокие вопросы?

Их обещала дать религия, правда, всегда в туманных выражениях и отступая от одной проведенной на песке линии к другой. «Не заглядывайте за эту грань», — говорили Галилею, Хатгону, Дарвину, фон Найману, Крику, с достоинством отходя под натиском последнего наступления науки и затем очерчивая очередной священный периметр на неясной границе знаний.

«Здесь начинаются владения Бога, где лишь вера может быть проводником. Пусть вы проникли в тайны времени и материи, создали жизнь в пробирке и даже заселили Землю толпами двойников, но человек никогда не вступит в область бессмертной души».

И лишь теперь мы пересекаем эту грань. Йосил и я, вооруженные не добродетелью, но знанием, применяя все достижения «человека технологического» за десять тысяч лет мучительной борьбы с тьмой невежества.

Но прежде, чем приключение начнется, надо урегулировать один вопрос.

Кто из нас будет волной, а кто серфингистом?

Да, и еще одно.

Правильно ли начинать столь дерзкое предприятие с ужасного преступления?

ДитЙосил отводит платформу в сторону, готовясь взобраться на нее и отправить свое последнее тело в глазер, прямо между двумя зеркалами. Никаких нервных разглагольствований о философии и метафизике — я ощущаю басовую ноту страха в его Постоянной Волне. Столь мощную, что бедняга Серый теряет дар речи. Должно быть, такой же страх испытал реальный Йосил в понедельник, когда увидел, что ситуация выходит из-под его контроля и придется заплатить по максимуму.

Страх усугубляется еще и тем, что последние механические защитники туннеля падают перед наступающей армией…

…а приборы наконец показывают дитЙосилу, что с его драгоценным планом что-то не так. Данные совсем другие, абсолютно другие! Похоже, он все же догадывается, что я все еще здесь, что я не потерял самосознание, не превратился в послушный носитель, а, наоборот, оседлал цунами! И с каждой секундой набираю мощь.

Маятник нацелен так, чтобы пройти через самое сердце глазера. И я вдруг сознаю… Будет больно. Будет даже хуже, чем все то, что мне пришлось испытать в органической или диттоформе.

Теперь я понимаю, как все должно сработать. Внутренний огонь Йосила станет искрой для энергии глазера, и тот начнет впечатывать его личность в волноформу.

Хотя в плане произошел сбой, замысел Махарала может быть реализован. Йосил может взять верх надо мной, стереть меня!

Или мы уничтожим друг друга, оставив после себя бесконтрольный, самоподпитывающийся луч духовной эссенции, который вырвется отсюда, как всепожирающий смерч. Психоциклон…

Я думал, что меня уже ничем не испугать. Ошибался. Теперь я хочу лишь вернуться к созерцанию мерцающих душ. К созерцанию той нетронутой территории, намного превышающей размеры любого неисследованного континента, более обещающей, чем какая-нибудь галактика, но пока еще почти не колонизованной и населенной лишь несколькими миллиардами крошечных пятнышек водорослей, разбросанных по узкой полоске берега, пятнышек, не подозревающих о том, что их ждет.

Мое внимание привлекает одно скопление этих ни о чем не догадывающихся водорослей — два-три миллиона, — избранных мишенью, назначенных для жертвоприношения. Как слуги, сопровождавшие вавилонского монарха к гробнице, они исполняют роль второго плана. Умрут, отдав энергию душ, свою потенцию лучу. Они вознесут Постоянную Волну на новые уровни.