Хроника чувств - Александр Клюге

В подвальных помещениях под Антверпеном конкурсный управляющий, занимавшийся реализацией имущества обанкротившегося предприятия по производству электроники (когда-то оно занималось морской торговлей), обнаружил партию устаревших снарядов, начиненных отравляющим газом. Балансовая стоимость партии оценивалась в 12 миллионов долларов. Находка была уникальной, нигде в мире не осталось производства, которое могло бы выпускать или даже хотя бы модернизировать подобные изделия. Однако на мировом рынке не нашлось для них и покупателя. Поиски на «СЕРОМ РЫНКЕ» вооружения также показали «отсутствие интереса».

В военных учебных заведениях, сказал конкурсный управляющий, не готовят смену, по-настоящему заинтересованную в ведении химической войны. Знания такого рода перешли в гражданскую сферу, в войну с паразитами и вредителями. Использование отравляющих веществ для умерщвления гражданских лиц также прекратилось. Для приведения в исполнение смертных приговоров в США требуются незначительные объемы отравляющих веществ, там также никто не занимается разработками.

В 1936 году ситуация была еще иной, добавил 86-летний торговец оружием. Предприниматель, у которого я учился, смог тогда продать партию газа в Северную Африку.

Сильные отравляющие вещества времен Первой мировой войны в 1929 году были заменены быстрыми в изготовлении, быстро действующими нервно-паралитическими газами. Как установил антверпенский управляющий, высокая балансовая стоимость запасов боевого газа объяснялась экспертным заключением специалистов ВВС, одобривших в 1926 году переделку артиллерийских снарядов в авиационные бомбы: в случае войны предполагалось уничтожение людей в городских центрах с помощью авиации. Проблемой оказалось то, что неуправляемое газовое облако не держалось у поверхности земли.

Запас оружия, подвергнутый забвению!

Управляющий не мог освободить подвальные помещения, поскольку никто не знал, как обезвредить ядовитый газ. Так что пришлось сохранить в документах ту стоимость, которая оправдывала бы дальнейшую оплату аренды подвалов, и оставить открытым вопрос, идет ли при этом речь о старом хламе, о богатстве, которому найдется когда-нибудь применение, или о чистом убытке.

Началось с того, что он стал забывать имена. Он не мог вспомнить, что было в прошлом году. Случилось ли вообще что-либо достойное упоминания, примечательное?

С утра он был обычно как наэлектризованный. Ночью он забывал. Он ехал 67 километров по шоссе, и переживание заключалось в том, чтобы избежать аварии. Главное было ощущение момента. Он чувствовал нечто, пока двигался интенсивно, или в поисках пути, или ловко, или еще как-нибудь напряженно, или с усилием.

Он пошел на обследование. Врач сообщил ему, что органических причин для забывчивости у него не обнаружено. Психоаналитик, к которому он обратился, заверил его, что все знания о человеческой душе не позволяют объяснить его забывчивость механизмами вытеснения в подсознание. К тому же память время от времени возвращалась. «Третьим премьер-министром Франции после Эдгара Фора и Мендеса-Франса был Ги Молле». Неделями стояло перед его глазами лицо этого человека, однако имени его он вспомнить не мог. Никто не спрашивал его об этом. Для его дел не имело значения, вспомнит ли он это. Знание было необходимо ему для самоощущения. Его беспокоило, что этот след временами выпадал из шума ассоциаций.

— Отнеситесь к этому так, словно многие из ваших воспоминаний оказались погребенными под кучей мусора. Под развалинами.

— А это не болезнь? Это не навсегда?

— Это наложение одного на другое. Такая ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ бывает в электрических цепях.

— Это беспокоит меня, потому что сужает мое поле деятельности. Во время телефонного разговора я вдруг забываю, что хотел сказать.

— Это забывчивость пятого типа, информация становится слишком похожей.

— Она накапливается, как на свалке?

— Хуже. Она становится белым шумом.

— Я поэтому чувствую себя в этот момент хорошо?

— Да, и из этого возникает прошлое.

— Тогда мне надо вспомнить о чем-нибудь неповторимом, чтобы воспоминание было особенно сильным?

— Нет. Помехи ЗАБЫВЧИВОСТИ ПЯТОГО ТИПА совершенно материальны. Я полагаю, что переживания, не отличимые в памяти друг от друга и бывшие в момент возникновения для вас важными, слипаются в один ком. Они вызывают телесные реакции.

— Да, я потею. После разговора по телефону или опасного сообщения по телефаксу под мышками у меня мокро.

— Вот видите. Это материальная реакция. Это не годится для вашей традиционной памяти. Вам бы надо вести дневник. Или взять диктофон и наговаривать каждые полчаса, что вы делаете или, как вам кажется, переживаете.

— Да я же помню.

— Не совсем так.

— То есть не помню?

— Воспоминание оказывается перекрытым. Сиюминутное состояние стирает прошлое.

— На что это похоже?

— На прыжок тигра. Одна сиюминутность пожирает другую.

— Тогда у нового человека эта ЗАБЫВЧИВОСТЬ ПЯТОГО ТИПА станет характерным признаком?

— Именно это я и пытаюсь вам объяснить.

— Должен ли я по этому поводу беспокоиться?

— Весьма.

— Это недостаток, в моем положении непозволительный? Внешне это может напоминать болезнь Альцгеймера?

— Я не могу давать вам советы. Моя задача — поставить диагноз, требующий высокого гонорара.

— Что я могу сделать?

— Сменить профессию!

Разговор с аналитиком не слишком меня успокоил. Впереди новый год. Быть может, смерть придет раньше, чем мой недостаток откроется[114].

Сразу после Рождества 1938 года в ложе Королевской оперы в Риме, слева, появляется британский премьер-министр Чемберлен. Рядом с ним премьер-министр Муссолини. Тут же долговязый руководитель Foreign Office, лорд Галифакс, справа итальянский министр иностранных дел граф Чано. Исполняется опера Джузеппе Верди «Сила судьбы». Пять лет спустя граф Чано, зять Муссолини, будет им застрелен.