Фабрика кроликов - Маршалл Кэрп

Я был в шоке. Я-то рассчитывал, что пленка станет моим наследием, подтверждением того, что я сделал. Клаус сказал, мы можем переснять фильм. Помню, как я долго и громко доказывал, что ничего не выйдет – я ведь официально мертв. Но мы разработали план. Перед рассветом двадцать третьего мая мы проникли на студию, быстренько пересняли фильм и пометили пленку задним числом. Нас никто не видел. И землетрясение я тоже помню. Я еще подумал: «Это отец в аду возмущается – он-то уже приготовился к встрече любимого сыночка».

В комнату вошел Генри Коллинз с прозрачным пластиковым пакетом в руках. В пакете обнаружился кусок искусственного меха в бело-розовых тонах, из которого торчала неровно оборванная металлическая сетка. Это было ухо Кролика.

– У полиции Лос-Анджелеса имеется голова Кролика, к которой это ухо очень подойдет, – сказал я.

– Это только одна из улик, что мы здесь обнаружили, – пояснил Коллинз. – Фальшивый паспорт Лебрехта, например, на самом видном месте валяется. Они, прямо скажем, не запарились улики прятать.

Черч взглянул на аппарат для диализа, проверяя, сколько времени осталось до конца процедуры.

– Через восемь минут промывка почек мистера Ламаара будет завершена. Давайте отправим его в Лос-Анджелес. Нам понадобится вертолет. Коллинз, распорядись.

– Есть! – гаркнул громила и вышел.

– Мистер Ламаар, – произнес Черч, – вопросов к вам у нас пока не имеется. Как только вас отсоединят от аппарата, мы доставим вас обратно в Лос-Анджелес.

– Я не хочу в Лос-Анджелес, – возразил Ламаар.

– Сэр, при всем моем уважении, у вас нет выбора. Теперь вы в руках полиции.

– Ничего подобного. Ни в каких я не в руках. – И Ламаар взял с подноса пустой шприц.

– Сэр, что вы намерены сделать? – Черч двинулся к Ламаару.

– Стойте, где стоите, – велел Ламаар.

– Сэр, что в шприце? – напрягся Черч.

– Ничего. – Ламаар осклабился. – Просто воздух. Тридцать кубиков воздуха, который Господь создал в премудрости Своей. – И Ламаар воткнул шприц в одну из пластиковых трубок, что качали его кровь.

– Dios mio, – прошептал Хесус.

– Хесус, что, черт возьми, здесь происходит? – взревел Черч.

Хесус подался к креслу:

– Senor, por favor.

– Не подходи, – велел Ламаар, и Хесус застыл в нескольких футах от кресла. – И вообще, тебе задали вопрос. Сеньор полицейский хочет знать, что здесь происходит.

– На возвратной трубке имеется наконечник Люэра, – пояснил Хесус. – На случай, если мне понадобится ввести сеньору Ламаару антибиотики. А сеньор Ламаар только что воткнул в трубку пустой шприц. Пузырек воздуха, попавший в кровь, означает неминуемую смерть. Всего за несколько секунд.

– Мистер Ламаар, – побледнел Черч. – Ну зачем вы так сразу? Вам даже не придется идти в тюрьму. Опытный адвокат может…

– Что? Что он может, адвокат ваш, будь он хоть трижды опытный? Обеспечить мне уютную одиночку в лечебнице для душевнобольных преступников? Нет уж, мистер Черч, спасибо. Я полностью отдаю себе отчет в содеянном. Детектив Ломакс, я пока не слышал команды «Снято». Пленка все еще крутится?

– Да, сэр, – отвечал я.

– Отлично. Потому что второго дубля не будет.

Правое предплечье Ламаара напряглось, большой палец надавил на плунжер. Ламаар часто задышал. Тело его скрючилось и забилось в конвульсиях. Через несколько секунд рука упала на колено, голова бессильно повисла. Красная лампочка замигала, монитор несколько раз пронзительно просигналил, оповещая нас о том, что мы и так уже знали.

Принц Радости и Смеха наконец был мертв.

– Сукин сын! – взревел Черч. – Козел! Ублюдок! Педе…

– Запись все еще идет, – предупредил техник.

Черч подскочил к креслу и двумя пальцами ткнул в сонную артерию Ламаара.

– Хесус, выключи эту хрень!

Медбрат послушно отключил продолжавший пищать монитор.

Черч убрал руку с шеи Ламаара.

– По-моему, диализ ему тоже больше не понадобится.

Хесус отключил аппарат и начал читать по-испански «Славься, Мария».

– Цыц! – рявкнул Черч.

Он взглянул на часы и повернулся к видеокамере. Лицо его выражало последнюю степень отвращения.

– Сейчас двадцать часов одиннадцать минут. Подозреваемый Дин Ламаар с помощью пустого шприца ввел воздух в трубку от своего аппарата для почечного диализа и лишил себя жизни. Истинную причину смерти покажет вскрытие. Остановите запись.

– Снято, – провозгласил техник.

– Ублюдок! Урод! Старый хрен! – ругался Черч, глядя на мертвое тело.

Хесус смотрел в пол, губы его быстро-быстро шевелились – он не то беззвучно молился, не то осыпал Черча проклятиями за оскорбление своего покойного пациента.

– Успокойся, Гэрет, – сказал я. – Давай-ка лучше выбираться из этого Зазеркалья. – Взяв Черча за локоть, я провел его сквозь волшебный книжный шкаф в медиазал. – Знаешь, Гэрет, еще новичком я работал под началом у сержанта Поливичи, одного из старожилов ПАД, – произнес я. – Так вот, у нас с ним даже присловье было на эту тему. Всякий раз, как случалось что-нибудь экстраординарное, я говорил: «Полли, теперь я видел все», – а он отвечал: «Сынок, ты пока еще ничего не видел». И он всегда оказывался прав.

– Пожалуй, сегодня твой Поливичи вряд ли тебе возразил бы, – процедил Черч. – Теперь ты действительно видел все.

Черч собрал своих людей и сообщил им подробности реальной кончины Дина Ламаара.

– Не переживайте, что пропустили это зрелище, – добавил Черч. – Старый хрен покончил с собой перед видеокамерой, так что теперь весь мир узнает, какую бдительность проявляет ФБР, допрашивая подозреваемых. Генри, ты уже вызвал для Ламаара вертолет?

– Да, будет через пятнадцать минут, – отозвался Коллинз.

– Закажи для него катафалк. Мы с Ломаксом и Биггзом полетим в Лос-Анджелес на вертолете, а ты останешься и продолжишь обыскивать дом. Что у нас с Лебрехтом и Фредди?

– Они в дороге вместе с Чендлер и ее командой. А медбрата мы в чем-нибудь обвиняем?

– Вряд ли он имел отношение к убийствам. Впрочем, нечего ему в ближайшее время разгуливать по улицам, – отвечал Черч. – Не отпускай его. Скажи, что он теперь главный свидетель преступления.

– Какого преступления, Гэрет? – не понял Коллинз.

– Самоубийства.

По возвращении в Лос-Анджелес Терри позвонил Килкуллену, а я спросил у Черча, как связаться с Айком Роузом.

– По-моему, мы должны его порадовать.