Провидение зла - Сергей Малицкий

Игнис похолодел. Неужели вновь выдал себя? Ведь затвердил же заклинание Алиуса Алитера. Как молитву его читал, когда приходил в себя на распятии. Да и на палубе с него начал. И теперь. Нет. Не может быть. Спрятано. И еще глубже спрячется. Больше такой удачи не нужно. Син знает, и хватит.

– Внутри? – сделал непонимающее лицо Игнис. – Да нет пока, снаружи, – погладил бутыли принц. – Син вроде сказал, что снаружи погань смывать надо?

– Тьфу, зараза, – усмехнулся Аквуилус. – Поймал! Не о том я, парень. Я про стерженек. Когда вот не можешь, а делаешь. Видишь такую гадость, как здесь, и не бежишь околицей, а лезешь в самое пламя. Если лезешь, значит – ты угодник. А не лезешь, просто человек. Может быть, даже и хороший человек. Ладно. Заряжай самострелы, если что, слушай меня. Ты только чтобы подсобить. Пусиллус и Син справятся там, пусть даже сотня истуканов на них полезут. Нет лучше воинов. Про Пусиллуса так говорят, что он и был тем самым угодником, что срубил камненосцев у Змеиной башни!

– Так это когда было? – оторопел Игнис. – Тысяча лет прошло!

– А вот станешь угодником, может быть, тоже долго проживешь? – подмигнул Игнису Аквуилус. – Я-то как раз рассчитываю посмотреть, чем все это закончится. Интересно!

За их спинами визг сменился воем. Народ начал подаваться ближе к выходу. За толпой шла сеча. Уже все стражники перебежали туда, когда перед проходом появился странный человек. Он был невысокого роста, толстоват, коротконог и лыс. Ни доспехов, ничего на нем не было. Потертый камзол пожилого писца, даже пальцы в чернилах. Нос клубеньком. Щечки. Маленький подбородок. Глазки – смородинки. В руке полуторный фальшион. Легкий, словно пушинка. Или, наоборот, тяжелый меч в еще более тяжелой руке?

– Ну вот, – побледнел Аквуилус. – И под наше нутро нашлась работка. Это ведь он самый, парень. Тот, который все это и устроил. А ну-ка, две стрелки сразу сможешь?

Игнис выставил самострелы. Щелкнули пружины, стрелы пошли точно в грудь, но толстяк сделал неуловимое движение и отбил обе стрелы. Одним движением – обе.

– Бросьте, – скорчил добродушную гримасу толстяк. – Я их все равно возьму. Восемь тысяч кусков мяса. Лакомство.

– Не возьмешь, – отчеканил посеревшими губами Аквуилус.

– Ты, что ли, остановишь? – удивился толстяк.

– Ну, если что, не поминайте черного черным словом, – прошептал Аквуилус и побежал навстречу врагу.

Они сшиблись, как два смерча. Точнее, Аквуилус был смерчем, а его противник остался обычным толстяком, разве только двигался он гораздо быстрее смерча. Полетели в стороны обломки секиры, противники разошлись на мгновение, которого хватило только на то, чтобы Игнис на ладонь выдвинул меч из ножен, который он выхватывал так быстро, как мог, и снова сошлись. На мгновение, после которого Аквуилус рухнул на спину, потому что его грудь была вскрыта от ключиц до печени и сердце выталкивало толчками последние порции крови.

– Это моя война, – выкрикнул срывающимся голосом Игнис, поднимая меч. – Я, Игнис Тотум, принц Лаписа!

Выкрикнул и открылся. Выкатил то, что скрывал. Дал чужому и страшному проникнуть в руки и ноги, раны на которых еще саднили. Пустил холод в тело. Но не в сердце. Так ему казалось, не в сердце. И тот увидел. Повернулся к принцу, с интересом наклонил голову, зажег глаза жадностью и вожделением. Надо же, какая добыча шла ему в руки. Уж куда слаще, чем целый город смертей. Что ж, смотри, несчастный!

Он не был толстяком. Нет, он оставался еще и им, но со временем он бы исправил это тщедушное тело до того, которым мог бы гордиться – высокий, но не слишком высокий рост, стройная, но прочная, подобная стали стать, бледное худое лицо с тонкими чертами, черные глаза, черные волосы, этакий юноша, который не стесняется собственной юности, поскольку ей тысячелетия. Таким он был, и таким он будет. Надо лишь немного времени. Но для того, чтобы справиться с этим сосунком, хвастающимся сокровищем внутри него, с лихвой хватит и того, что есть. Сотой части того, что есть.

– Это моя война, – прошелестел мурс. – Я, Диафанус, дух призванный и уже не спящий, принимаю вызов. Ты и я.

«Вот и все, – подумал Игнис. – Где ты, Кама? Наверное, ты бы станцевала этот танец лучше меня. Где ты, Сор? Ты преподал бы этой мерзости урок».

Три удара. Принять на клинок удар Диафануса, парировать разворот и парировать выверт. Прикидка. Саднит плечо. Кажется, зацепил, но слегка. Смеется. И снова. Три удара. Сверху, снизу и опять сверху. И четвертый, снизу, кажется, пропустил, но не сильно. Бедро, хотя нога стала чуть-чуть тяжелеть. Снова два шага назад, мгновение перед следующей стычкой. Сколько проходит между ними – секунда? Десятая часть секунды? Сколько, если Син, Пусиллус, появившиеся рядом, застыли, замерли каменными истуканами? Шаг вперед, тычок, разворот, удар сбоку, защита, он только защищается и, кажется, не успевает. Засаднила щека, так вся кровь уйдет до конца схватки, удар снизу, скрежет клинка, улыбка на тонких губах, шаг назад? Нет. Удар сверху, снова защита, и вместо того чтобы уйти в привычный разворот, резкое движение в сторону.

Как говорил Сор? Хочешь победить, открывайся. Смерть противника там же, где и твоя смерть. Твоя победа там же, где и его победа. Кто успеет, тот и выиграет. Конечно, если ты будешь быстрее, чем он. Сделай то, чего он не ожидает. И раскланивайся перед восхищенной публикой. К примеру, вот так, нападай. Бей сверху. Игнис напал, наставник подставил меч, но не ушел в разворот, чтобы самому нанести удар или приготовиться к следующей защите, а сбросил меч вправо, перехватил его за лезвие и сплющил навершием Игнису кончик носа.

– Ты понял? – спросил он принца.

– Понял, – зажал тот расквашенный нос.

Он ударил яблоком меча в яблоко противника. Сломал ему гортань, хотя и порезал собственные ладони. И в ту долю секунды, когда Диафанус замешкался, вновь обращаясь в толстяка, правда, уже со сломанной гортанью, развернулся и снес противнику голову.

Загремел упавший фальшион. Тело сделало еще пару шагов и повалилось набок. Легкая тень поползла в небо. Син ударил кинжалом в вычерченный на камнях рисунок, но огненные кольца не поколебали сумрачную дымку. Игнис поймал внимательный взгляд Пусиллуса, который стоял над телом Аквуилуса, и собрался, свернулся, спрятал холод, который так и не коснулся его сердца.

– Хорошо, Вавато, – сказал Пусиллус. – Или как там тебя? Жаль Аквуилуса. Но то, что мы знаем имя этого мурса, очень важно. Однако закончить бой можно было и быстрее.

– Две секунды, – опустился на колени перед телом Аквуилуса Син. – Бой продолжался всего две секунды. Быстрее сражаются только демоны.

Пусиллус не сводил глаз с Игниса.

Невидимый для чьего-либо взора, Литус шел за Верресом в десяти шагах. Холм Бараггала неожиданно накренился, у бастарда закружилась голова, звон в ушах усилился так, что он схватился за голову, а затем тошнота скрутила его узлом. То, что угнездилось в нем после смерти Алдона, словно пыталось переломать кости, выворачивало его наизнанку. На мгновение Литусу показалось, что паразит забрался внутрь его тела, захватил внутренности, сердце, сосуды и рвется к голове. Еще немного, и он сам сделается подобным предстоятелю Алдону. И больше не будет бастарда Литуса Тацита, а будет мурс, прикрывающийся его именем. Окно с коричневой занавеской в Самсуме не дождется его взора. И заклинание, которое должно было держаться не менее суток, слетело с Литуса, словно клочья паутины. Он осел на склоне бараггальского холма и, пытаясь сладить с самим собой, смотрел, как торопливо ковыляющий в сторону Кольца Тьмы Веррес подпрыгивает от удовольствия, пытаясь натянуть на мизинец сверкающий перстень.