Павлик - Олег Иванович Чапаев

развел руками, искоса взглянув на раскрасневшееся лицо своего пассажира и при этом старательно пряча от него улыбку.

Игорь Сергеевич какое-то время бессильно разевал рот, словно пытался вытолкнуть из горла застрявшее в нем возражение, но вскоре обессиленно растекся по креслу и лишь с испугом поглядывал на своего невозмутимого водителя.

– Павел, вы не обижайтесь только, пожалуйста, но вопрос у меня один. Вы себя сейчас как чувствуете?

– Отлично! – большой палец Павлика победно взмыл вверх, а сам он даже не оторвал от дороги глаз, но, конечно же, не удержал маску равнодушия надолго и тут же широко улыбнулся обеспокоенному собеседнику. – Отлично, Игорь Сергеевич! Мой железный конь все ближе и ближе, дорога хорошая, собеседник приятный. Как я себя, по-вашему, в этих условиях чувствовать должен?

– Но вы же это не серьезно?

– Касательно чего?

– Касательно того, что я бог!

– Смотря что вы под этим в виду имеете. Вы же себя на полном серьезе Игорем Сергеевичем считать продолжаете. Тело там, голова, две руки, два уха и далее по списку… Как Игорь Сергеевич вы, конечно, никакой не бог, успокойтесь. А вот если вы про наблюдателя загадочного, которым вы в действительности и являетесь, тогда да, на самом полном серьезе. Я же вам сто раз уже повторил: вопрос здесь – только в точке отсчета.

– Но это же…

– Бред? Или все-таки чушь? – Павлик прыснул и махнул рукой, обрывая возражения, а потом резко посерьезнел. – Я вам, знаете, что скажу? В Индии древней правила ведения диспута существовали. Там школ разных духовных до фига было, вот и любили пандиты иногда зарубиться между собой. Сойдутся, бывало, и давай истинами меряться – у кого, дескать, истина самая истинная, а у кого – так, шляпа дырявая. Но они люди все культурные были, и чтобы глотку не рвать попусту, правила целые выработали: какие аргументы канают, а какие – нет. Вот по этим правилам и мерились, Игорь Сергеевич. И я вас заверяю: если бы вы хоть на одном диспуте подобном выступили бы так, как со мной сейчас, вас бы там на части бы порвали товарищи индийские, не взирая на врожденное дружелюбие и общую миролюбивость натуры.

– Это еще почему?

– Как – почему? А вы сами гляньте, какие у вас аргументы. Чушь, бред, – Павлик старательно загибал пальцы, наморщив лоб со всей доступной ему укоризной, но пробивающуюся улыбку прятал с не меньшим старанием. – Вы же мне ни на один мой довод контраргумента путевого не привели! Я вам свое, а вы мне: «Бред!» Я вам новый довод, а вы мне в ответ: «Чушь!» Ну и как тут с вами поступать нужно? А пандиты, Игорь Сергеевич, пусть и книжные черви, но в тихом омуте известно, кто водится! Могли бы и порвать сгоряча. Ну или «Бхагавад Гитой», на худой конец, забить насмерть.

– Что, толстая книга?

– «Бхагавад Гита»? – Павлик прыснул и зажал рот рукой. – Да нет, как раз тонкая, если что. Но это ничего, Игорь Сергеевич. Били бы просто дольше, – он, не выдержав, расхохотался так, что на его глазах выступили слезы. Отдышавшись, он повернулся к притихшему спутнику и приветливо кивнул. – Извините, воображение просто очень живое. Так и представил себе… Но если серьезно, так я вам еще раз повторю: вы мне вообще ничего дельного против моих доводов не сказали. Одни эмоции только да обвинения в умственной неполноценности. Да ладно, – он примирительно махнул рукой, останавливая готовое уже излиться с пассажирского сиденья возмущение, и улыбнулся со всем своим добродушием. – Это я так, для красного словца, если что.

– Но вы же не всерьез мне сейчас про бога говорили?

– Что вы настоящий – это он и есть? Всерьез. Только тут правильнее по-другому даже сказать будет. Он – это вы и есть. Я вам уже сто раз повторил: во всех мирах наблюдатель этот вечный один и есть. Он и мирами становится, и нами всеми. Он во всех живет, Игорь Сергеевич, пусть это до поры до времени тайной великой и покрыто. Если вам знать интересно, то именно за это иудеи Иисуса и распяли…

– Господи!.. Иудеи с Иисусом-то здесь при чем?

– При том, Игорь Сергеевич, именно что при том! Иисус же людей уму-разуму учил и способности кое-какие необычные иногда демонстрировал в процессе обучения. Вот у людей вопросы возникать и начали: а кто ты такой, дескать, мил человек, что такие вещи творишь и такие учения нам даешь?! А Иисус, он же прямой, как рельса, со всей обезоруживающей своей космической прямотой в ответ и сообщил страждущим: я и Отец – одно! Иудеи, ясень пень, его слова вполне буквально трактовать ринулись: дескать, богом себя объявил товарищ нехороший! Они же себя с телом своим идентифицировали, прямо, как вы, вот и в отношении Иисуса точно так же вопрос рассмотрели. Де, смертного мяса кусок, а туда же – богом назвался. Ну и организационные выводы сделали в соответствии с собственными дремучими нравами и обычаями. Распятие у товарищей иудеев за богохульство полагалось – для сведения, если что. Но Иисус-то совсем другую мысль хотел до них донести! «Я и Отец – одно» – это же констатация факта того, к которому я вас только что и подвел и который у вас такую бурную реакцию вызвал. Если вы хоть малую толику усвоить и осознать смогли, то вам ясно должно стать, что живет тут везде только сознание вечное, которое и в живых организмах проявляется, и в прочих формах мира нашего. Если вы это осознать способны, то слова Иисуса вам понятны и ясны будут. Вы как наблюдатель вечный и есть бог – вот что Иисус донести пытался! Бог, проявленный в человеческом теле, если уж совсем корректно идею сформулировать. Но сознание ведь не только в людях проявлено. Оно и в растениях, и в животных, и в минеральном мире, если что, присутствует. А вот осознать природу происходящего это самое вечное сознание, только начиная с уровня людей, может, если по-простому объяснять. Собака, к примеру, в принципе над этими вопросами задумываться не способна, в силу низкого уровня развития этого самого сознания, кстати. А вот когда в человеческом теле это сознание воплощается, тут уже квантовый скачок возможен. Тот самый, о котором Иисус иудеям и говорил: если вы осознавать начнете, что вы – не тела смертного кусок, а нечто другое, считайте, в шляпе дело. Вот оно, мол, вожделенное царствие праздника и вечной жизни! Принес товарищам благую весть, а товарищи не готовы ни фига оказались. Да ладно бы, просто