Особые отношения - Джоди Пиколт

— Уважаемый суд, нам нужен перерыв, — просит Анжела.

— Стороны должны посовещаться, — поддерживает ее Престон.

Судья О’Нил качает головой.

— Вы и так потратили слишком много моего времени. Стороны, подойдите ко мне.

Зои с безумным видом оглядывается.

— Он же этого не сделает, не сделает? Я не могу потерять ребенка из-за простой формальности!

— Тс-с… — прошу я, и не только потому, что пытаюсь ее успокоить: адвокаты ведут жаркий спор, а я сижу достаточно близко и все слышу.

— Почему стороны не знали об этом договоре? — требует объяснений судья.

— Моя клиентка никогда о нем не упоминала, — отвечает Анжела.

— Равно как и мой клиент. Мы даже не подозревали о существовании этого договора, — добавляет Престон.

— Тем не менее оба ваши клиента поставили на нем свои подписи, — замечает судья. — Я не могу просто отмахнуться от этого документа.

— С момента его подписания обстоятельства изменились, — ведет свое Престон.

— А закон…

Судья поднимает руку.

— У вас один день. Завтра в девять часов утра мы продолжим заседание суда слушанием вопроса о том, обладает ли данный договор исковой силой.

Анжела даже отпрянула.

— Что?

— Нам нужно больше времени, — возражает Престон.

— А знаете, что нужно мне? — взвивается судья. — Мне нужны адвокаты, которые по-настоящему готовятся, прежде чем входят в зал суда. Мне нужны адвокаты, которые знакомы с основами договорного права, — любой первокурсник юридического факультета с легкостью выиграл бы это дело. А кто мне точно не нужен, так это два скулящих вздорных адвоката, которые могли бы с большей пользой тратить свое время!

Секретарь суда проталкивается вперед, чтобы сделать объявление. Когда судья О’Нил решительно покидает зал суда, мы все встаем — словно загипнотизированные его гневом.

Анжела находит небольшую совещательную комнату на верхнем этаже здания. Мы с Зои и Дарой уединяемся там.

— Рассказывай, — требует она, садясь напротив Зои, которая сама не своя.

— Он же не может приказать клинике уничтожить эмбрионы, если нам обоим они нужны, верно? — рыдает Зои.

— Договор есть договор, — прямо отвечает Анжела.

— Но это всего лишь формальность! Как согласие на применение анестезии, которое подписывает человек перед началом операции. Единственное наше желание было иметь ребенка. Я не сомневалась, что можно подписывать все не глядя.

Анжела удивленно приподнимает брови.

— Значит, договор вы не читали?

— В нем двадцать страниц!

Анжела закрывает глаза и качает головой.

— Великолепно! Отлично!

— Насколько это может отсрочить судебное решение? — интересуюсь я. — Это может нанести вред и эмбрионам.

— Суд может быть очень быстрым, — отвечает Анжела. — Судья может просто последовать букве этого проклятого договора — и в четверть десятого решение по делу уже будет принято. Для суда это самый простой путь — юридический прецедент. И это решение не нанесет вреда его репутации, если кто-нибудь сравнит его решение с Соломоновым. — Она встает и хватает свой портфель. — Побежала. До завтрашнего утра у меня еще чертова уйма работы.

Когда за ней закрывается дверь, Зои закрывает лицо руками.

— Мы уже были так близко… — шепчет она.

Дара наклоняется и целует ее в макушку.

— Тебе нужно поесть, — говорит она. — В этом мире мало проблем, которые не могло бы решить печенье «Орео».

Она отправляется к автомату на первом этаже. Я, чувствуя собственную беспомощность, поглаживаю Зои по спине.

— Кто, черт возьми, этот Соломон? — спрашиваю я.

Из горла Зои вырывается смешок.

— В самом деле не знаешь?

— А что? Это какой-то известный адвокат или политик?

Она садится и вытирает слезы.

— Это библейский царь. Очень рассудительный. Однажды к нему пришли две женщины с ребенком. Каждая заявляла, что именно она и есть его мать. Соломон предложил разрубить ребенка пополам, чтобы каждой досталась половина. Одна женщина впала в истерику и сказала, что лучше отдаст ребенка, чем убьет его. Так Соломон понял, кто настоящая мать. — Зои замолкает. — Знаешь, и я так поступлю. Я отдам Максу эти эмбрионы, чтобы их не уничтожили. — Она вытирает слезы. — Из тебя вышла бы отличная мать, Ванесса.

— Еще рано опускать руки, — отвечаю я.

Я так говорю, потому что знаю: именно эти слова поддержки нужны Зои.

Но я уже потеряла то, чего так никогда и не имела.

Когда на следующее утро я поднимаюсь в кухню, Уэйд Престон как раз наливает кленовый сироп на вафлю. Он выглядит отдохнувшим и энергичным, чего нельзя сказать обо мне. Минувшей ночью я глаз не сомкнул. Я уверен, у Уэйда есть мелкие сошки, которые выполняют за него всю подготовительную работу. Вероятно, он порылся в своем ноутбуке и лег спать.

— Доброе утро, Макс! — приветствует меня Уэйд. — Я как раз объяснял Рейду договорное право.

Я чувствую запах манго и мяты — запах лета, когда Лидди склоняется надо мной, чтобы поставить тарелку. Она до сих пор в халате. Волосы у меня на затылке шевелятся.

Интересно, почему Уэйд объясняет договорное право моему брату, а не мне?

— Если этот старый козел решит последовать букве договора, — продолжает Уэйд, — я смогу мобилизовать всех противников абортов в этой стране. Он уйдет на пенсию в разгар самого громкого скандала. Ему известно, каким я пользуюсь влиянием, и это вселяет в меня веру в то, что он дважды подумает, прежде чем принять решение.

— С другой стороны, — говорит Рейд, — если в этом деле потерпевшей стороной окажется церковь, дело предстанет в выгодном свете.

Я смотрю на него.

— Не церковь.

— Прошу прощения? — удивляется Уэйд.

— Не церковь, а я. Это мои эмбрионы. Мои нерожденные дети.

— Знаешь что, Макс, — Уэйд делает большой глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки, — лучше судье подобных речей не слышать. Ты здесь вообще ни при чем. Этим детям судьбой предназначено принадлежать твоему брату и его жене.

В раковине что-то звенит. Лидди уронила ложку. Она кладет ее на сушку, поворачивается и встречает наши удивленные взгляды.

— Пойду одеваться, — говорит она и выходит из кухни, даже не взглянув на меня.

Рейд продолжает свои разглагольствования, а я не свожу взгляда с солнечного света, который заполняет пространство, где она только что стояла.