Джандо - Роман Канушкин

Письмо с подобным содержанием Дора отправила своему новому другу. Профессор Ким был немало удивлен, получив «экспресс-почтой» открытку с видом циллертальских Альп и ледником Хинтертукс, где даже летом лежит снег, и словно рекламную фотографию самой Доры. «Надеюсь, что вы не очень скучаете, — заканчивала Дора свое послание. — Обратили внимание, как я загорела?..»

Профессор Ким действительно не очень скучал. Сразу после зимней сессии он проявил неожиданную настойчивость в вопросе перевода на дневное обучение некой студентки, даже не являющейся ему родственницей, и все было сделано очень быстро, несмотря на усиленные попытки Нины Максимовны помешать этому процессу.

— Что это он так колотится из-за этой Ирочки, вы не знаете? — спросила как-то толстушка Рита.

— Нет, не знаю, — печально вздохнула Нина Максимовна, думая о том, что маленький стервец все же отыскал своего Профессора Кима, а потом добавила: — Может, блат какой… Вы же понимаете, Рита, святых людей не бывает.

Да, Профессор Ким действительно не скучал, у него было полно работы, и он уже принял предложение Артура насчет испанских галеонов.

Постепенно все случившееся в тот самый короткий день в году забылось, пришла весна, и капель смыла следы зимы.

Да, забылось. Но так было днем, а ночью не все поддавалось контролю сознания. До сих пор участникам этой истории в пору беспокойной луны снятся разные кошмары, которые даже не хочется описывать. И лишь Профессор Ким видит в это время что-то очень важное и забытое им, на чем, пожалуй, стоит остановиться.

В такие ночи Профессор Ким долго не может уснуть и работает почти до утра в своем причудливом кабинете. А потом ложится в постель и мгновенно проваливается в сон, делающий его почему-то счастливым. И снится ему та страшная самая длинная ночь, когда копье вторично обрело цель и когда Робкоп, весь одевшись зеленым дымом, рухнул сквозь землю. И снится ему, что это он падает в зеленом дыму, падает с бесконечной громады Спиральной Башни, которую он так и не увидел. Страшен этот стремительный полет в одном направлении, вся его жизнь мелькает перед ним, но события лишены последовательности, словно кто-то сжал спираль времени, превратив ее в точку, и эта тяжесть одномоментного бытия, груз непереносимой памяти увлекают его вниз, туда, где мрак сгущается до непроницаемости камня. И Профессор Ким понимает, что у него нет крыльев, чтобы взлететь вверх, нет крыльев, чтобы разжать эту беспощадную спираль неодолимого и равнодушного Времени. И он просыпается всего лишь на мгновение, а потом его сон перестает быть только сном. Он становится воспоминанием, скрытым от Профессора Кима днем, но постоянно возвращающимся в сновидении, воспоминанием о том, что с ним действительно произошло в ту самую длинную ночь, когда над Москвой стояла чужая, незнакомая луна. И он переживает все заново — и страшное падение, последовавшее сразу после удара копья, и отчаяние, и глухую тоску, потому что у него не было крыльев и он мог лететь лишь в одном направлении — к разверзнувшейся под ним мгле; и странный ветер, тревожащий по ночам Урса, поднимался навстречу, ветер, несущий вздохи разочарования всех исчезнувших бесследно эпох, оставивших лишь иллюзорные следы своего пребывания на этой земле. Профессор Ким все переживает заново. Как и внезапное ощущение, что вот-вот нечто должно случиться и предчувствия не обманули его, что сейчас, именно сейчас свяжутся совершенно разные и отдаленные друг от друга события и что он когда-то уже переживал этот момент. Потому что он не рухнет вместе с Робкопом в эту открывшуюся бездну…

Пять лет назад, в свой первый визит в Африку, находясь у стойки бара…

ВОСПОМИНАНИЯ О ПРЕДСТОЯЩЕМ?

Чопорная кенийская столица Найроби, «Сафари-клаб», бар, наряженный, как рождественская елка-пальма, ироничный коктейль-оазис в широком стакане, перстень, беседа с Йоргеном и Урсом и наблюдающий за ними красивый темнокожий человек. Пять лет назад, находясь у стойки бара в «Сафари-клаб», он выпал на мгновение из действительности и видел берег, залитый солнцем детства, и громадное здание с роковой лестницей, возвышающееся над пляжем, — сталинский ампир, видел старого Ральфа и ощущал запахи больницы, видел большую хлюпающую лужу, оживающие картинки, Олю Осминкину, прозванную Осмой, но и видел что-то из этого теперешнего мгновения… Когда его окружали огни кенийской столицы и он, продолжая падать, услышал бой барабанов и заклинания чернокожих колдунов, услышал голоса буша, наполненные грозным рыком золотогривых львов и испуганным дыханием кареглазых антилоп, почувствовал, как бесчисленные стада диких животных пересекают Африку, подчиняясь зову воды, и еще раз за оставшейся теперь далеко радугой он увидел ослепившее его лицо древней Царицы, так похожее на лицо Зеделлы… И тогда падающая вместе с ним луна и огни кенийской столицы стали сгущаться, пока не превратились в одну точку. И Профессор Ким должен устремиться за этой яркой точкой света, единственной в обступившей его мгле. Теперь он уже убежден, что именно этот момент открылся ему пять лет назад, сложившись в непонятные тогда знаки, и что все эти бесконечные двери, сквозь которые он шел в самую длинную ночь, блуждая по темным лабиринтам памяти, предназначались этой действительно последней и вовсе не запертой двери, за которой лился свет… Он проходит в этот свет и оказывается на морском берегу. Он спускается по каменным ступеням, и в разные стороны расходятся балюстрады громадного здания, возвышающегося над пляжем, — сталинский ампир. Он, конечно же, узнает это место, залитое вечным солнцем детства, узнает ступени и эту роковую белую колонну, которая не смогла удержать его, но каменная громада здания почему-то больше не выглядит такой угрожающей. Тогда счастливая улыбка появляется на лице спящего Профессора Кима, и главное, чтобы никто не потревожил этот сон, этот хрупкий миг радости. Потому что Профессор Ким продолжает спускаться по лестнице и ступает на горячий песок, пахнущий морем, и навстречу ему идет седовласый, но по-мальчишески стройный человек с удивительно синими глазами, такими же, как синева раскинувшегося впереди моря и отражающегося в нем неба. Профессор Ким никогда не видел прежде этого человека, но сейчас он сразу же узнает его. Узнает по яркому крылу, раскрывшемуся за его спиной. И на мгновение нигде в этом мире уже не остается ночи, он узнает этого человека и понимает, что всегда представлял его именно таким.

— Возьми мое крыло, — говорит Камил Коленкур. — Оно теперь принадлежит тебе.

И в следующий миг купол параплана раскрывается уже над Профессором Кимом, и сразу же его отпускает тяжесть земли, и где-то без него рушится в бездну воспоминаний Робкоп и падающая, словно созревшее яблоко, сумасшедшая луна, и ветер, избавившись от ненужных вздохов разочарования, наполняет его крылья.

— А как же ты? — волнуется Профессор Ким. — Как же ты без него? Яркое крыло…

— Мне оно больше не нужно, — отвечает Камил, и бездонность неба отражается в его улыбающихся глазах. — Мне пора.

Камил Коленкур поворачивается и идет от Профессора Кима к кому-то, кто давно ждет его.

И Профессор Ким понимает, что это уже совсем другой берег, хотя солнца здесь не меньше, потому что куда-то исчезает огромное здание — сталинский ампир — и знакомые очертания морского городка, где их семья проводила лето, а Камил Коленкур идет к скале, двадцатиметровой отвесной скале над морем. Тогда ветер начинает крепчать, им уже полны крылья, и следующий порыв унесет его отсюда прочь. Профессор Ким пытается получше рассмотреть это место и скалу, которой заканчивается Африка, он хочет успеть спросить что-то у Камила Коленкура, но тот оборачивается, и Профессор Ким видит, что перед ним всего лишь смеющийся десятилетний мальчишка. А потом Профессор Ким замечает какое-то движение на скале, и снова его губы раскрываются в счастливой улыбке.