Машина бытия - Фрэнк Герберт

– Я все думаю про Монлигол, – сказала Мари. – Я бы не смогла жить дальше, зная, что по моей вине вымер целый разумный вид. Пусть даже косвенной вине. Если наша чужеродная музыка нарушила…

– Мы даже не знаем, размножаются ли они!

– Но Гафка говорит…

– Гафка говорит! Тупой овощ. Гафка говорит!

– Не такой уж тупой, – возразила Мари. – Он выучил наш язык менее чем за три недели, а вот мы едва постигли основы песенной речи.

– Гафка – ученый идиот, – сказала Лаокония. – И я не уверена, что звуки, которые издает это существо, можно назвать речью.

– Как жаль, что у вас нет музыкального слуха, – снисходительно сказала Мари.

Нахмурившись, Лаокония ткнула пальцем в сторону Мари.

– Я заметила вот что: у нас имеются лишь их устные свидетельства по поводу падения уровня рождаемости. Они обратились к нам за помощью, а теперь постоянно мешают нам организовать наблюдение в полевых условиях.

– Они такие застенчивые, – сказала Мари.

– Они потеряют полевую экспедицию СоцАнтро, если не пригласят нас на Большое Песнопение, – сказала Лаокония. – Ох! Если бы только Совет дал разрешение на полевую экспедицию в полном составе, с вооруженной поддержкой!

– Ни в коем случае! – запротестовала Мари. – После Монлигола все разумные расы во Вселенной воспринимают Рукучп как последнее испытание. Если своим вмешательством мы погубим еще один вид…

– Вмешательством! – вскричала Лаокония. – Девушка, Социальная Антропологическая Служба – это святое призвание! Мы ликвидируем невежество, помогаем недоразвитым расам!

– И только мы можем судить о том, кто является недоразвитым, – сказала Мари. – Как удобно! Взять, к примеру, Монлигол. Все знают, что насекомые являются переносчиками болезней. Тут появляемся мы и, вооружившись инсектицидом, убиваем симбиотического партнера, необходимого для репродукции монлиголиан. Как воодушевляюще!

– Они должны были предупредить нас, – сказала Лаокония.

– Они не могли этого сделать, – напомнила Мари. – Это социальное табу.

– Что ж… – Лаокония пожала плечами. – Здесь это не имеет значения.

– Откуда вы знаете?

– Ну хватит! Прекратим этот глупый спор, – рявкнула Лаокония. – Посмотри, не идет ли Гафка. Что-то он опаздывает.

Мари судорожно вздохнула, с топотом подошла к единственной двери полевой хижины и с грохотом открыла ее. Позвякивание глазированных листьев в лесу тут же стало громче. Ветер принес аромат перечной мяты с раскинувшейся слева равнины, покрытой короткой, жесткой травой.

Оранжевый шар Альмака скрывался за ровной линией горизонта над равниной. Мари перевела взгляд на маячившие справа заросли лакового леса. Листья, напоминавшие крылья летучих мышей с радужными разводами, сталкивались на ветру и едва заметно боролись друг с другом за последние на сегодня лучи оранжевого света.

– Оно уже здесь? – отрывисто спросила Лаокония.

Мари покачала головой. Светлые кудряшки пустились в пляс вокруг ее форменного воротника.

– Скоро стемнеет, – сказала она. – Он говорил, что вернется до наступления темноты.

Лаокония нахмурилась и отодвинула от себя заметки. «Она все время употребляет слово „он”! Да они просто живые пасхальные яйца! Если бы только…» Далекий звук нарушил ход ее мыслей.

– Вот! – Мари вгляделась в стену лаковых деревьев.

В воздухе повисла переливчатая мелодия – виртуозная песня хрупкого духового инструмента. Потом тон стал ниже, превратившись в органные вибрации, сопровождаемые струнной секцией на виолончели. Листья лакового дерева гармонично позвякивали в такт песне. Постепенно музыка стихла.

– Это Гафка, – прошептала Мари. Откашлявшись, она заговорила громче, несколько смущенным тоном: – Он выходит из леса довольно далеко отсюда.

– Я не могу отличить их друг от друга, – сказала Лаокония. – Они все одинаковые – и на вид, и на слух. Чудовища.

– На вид – да, – согласилась Мари. – Но звуки у всех индивидуальны.

– Не будем заострять внимание на отсутствии у меня музыкального слуха! – буркнула Лаокония и встала у двери рядом с Мари. – Если бы только они позволили нам присутствовать на Песнопении…

К ним подковыляло на четырех из пяти имеющихся цепких ног пасхальное яйцо ростом в шесть футов. Кристальное покрытие его визуальной шляпки, слегка наклоненной в сторону полевой хижины, было наполовину затенено внутренним облачным пигментом со стороны заходящего солнца.

Синий и белый приветственные цвета окаймляли огромную дыхательную мышцу, окружавшую торс. Удлиненный орган рот/ухо, напоминавший отводную трубку, как правило, различимый на красно-желтом теле под визуальной шляпкой, сейчас сжался в складчатое отверстие.

– Ну и страшилище, – сказала Лаокония.

– Тихо! – шикнула Мари. – Неизвестно, с какого расстояния он может вас услышать.

Она помахала рукой.

– Гааафкаа! – И выругалась: – Черт!

– В чем дело?

– Из девяти нот его имени мне удалось воспроизвести только восемь.

Пробираясь сквозь острые травинки, Гафка подошел к двери. Его оранжевый орган рот/ухо вытянулся, пропел пассаж из двадцати двух нот:

– Маарриии Ммммммедилллл! – А затем десятисекундный концерт: – Лаоконнния Уииилкинннсонннн!

– Как красиво! – восхитилась Мари.

– Лучше бы вы говорили ровно, как мы вас учили, – сказала Лаокония. – Пение трудно понять.

Визуальная шляпка Гафки накренилась в ее сторону. Пение превратилось в напевное колебание.

– Но вежливое приветствие-песнь…

– Конечно, – сказала Лаокония. – Итак. – Она глубоко вздохнула. – Нам разрешено присутствовать на вашем Большом Песнопении?

Визуальная шляпка Гафки наклонилась к Мари, затем опять к Лаоконии.

– Пожалуйста, Гафка, – сказала Мари.

– Трудность, – напел Гафка. – Не знать, как сказать. Нет знания про ваш вид. Не хотеть говорить на эта тема.

– Понимаю, – сказала Лаокония, распознав метафорическую формулу. – Дело в ваших брачных обычаях.

Визуальную шляпку Гафки заполнил молочно-белый пигмент. Женщины уже знали, что это признак смущения.

– Послушайте, Гафка, – сказала Лаокония. – Не стоит смущаться. Мы ведь все объяснили насчет науки и профессиональной этики, а также искреннего желания помочь друг другу. Вы должны понимать, что мы с Мари здесь ради блага вашего народа.

Часть визуальной шляпки, повернутая к Лаоконии, стала прозрачной, словно лунный свет.

– Если бы только могли заставить их говорить прямо, – сказала Лаокония.

– Пожалуйста, Гафка, – взмолилась Мари. – Мы просто хотим помочь.