Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

— Одну ногу или обе, доктор Стратерн?

— Одну.

— А другой ногой пробовали освободиться?

— Пытался. Там что-то очень крупное, возможно, бревно. Его заклинило между опорами вместе с ногой.

Равенскрофт всматривается в бурлящую воду, потом становится на колени, чтобы разглядеть все поближе. Уровень реки быстро растет, и Стратерн уже с трудом удерживает голову над водой, чтобы не захлебнуться. Дождь прекратился, но пройдет еще несколько часов, пока вода начнет спадать и люди Равенскрофта смогут освободить ему ногу. Как долго человек способен продержаться в такой холодной воде, чтобы не умереть?

— Погодите-ка, — говорит Равенскрофт.

Он подзывает к себе двух рабочих покрепче и приказывает им держать Стратерна за обе руки. И пока Равенскрофт поднимается на ноги и распрямляет согнутую спину, не успевая еще заглянуть в глаза мистеру Абботту или миссис Девлин, он уже знает, что надо делать. На одной чаше весов перед ним грандиозный успех, воплощение в жизнь его гениального изобретения, изменившийся к лучшему, похорошевший Лондон, исполненный благодарности король, уважение и восхищение его товарищей и коллег. На другой — крушение его уникальной конструкции, крах, позор, тюремная камера, а возможно, и смерть. Долго ли выдержит он в промозглых стенах Тауэра?

Абботт быстро оценивает ситуацию.

— Будем открывать шлюз, сэр?

Все, к чему стремился, чего добивался Равенскрофт, свой будущий триумф, может быть, даже вечную славу он жертвует ради спасения друга. Единственного друга, это никакое не преувеличение, поскольку этот человек всегда видел в нем не согбенное годами тело, не угрюмость и грубоватые манеры, не дурной зачастую нрав, но именно то, что он есть на самом деле или, по крайней мере, то, чем он мог бы когда-нибудь стать. Ведь доктор Стратерн относился к Равенскрофту, судил о его характере более снисходительно, чем даже он сам. Вот они перед ним — эти величественные небесные весы: на одной чаше слава, а на другой — человеческая жизнь. И странное дело, будущая слава кажется ему легкой, как перышко, — только дунь слегка, и оно улетит. Тоненький жалобный голосок внутри пищит: «Это несправедливо!» — но трезвый, разумный голос отвечает: «Конечно, несправедливо, но разве будет справедливо, если ты не сделаешь это?» Он должен сделать свой выбор.

— Мистер Равенскрофт, — шепчет Анна, — Прошу вас…

Если он раньше не знал — да и что он может знать о такой любви? — то теперь не сомневается: если друг его сейчас погибнет, то погибнет и женщина, которая любит его.

— Конечно, — бормочет Равенскрофт. — Конечно.

А там — будь что будет, все в руках Божьих. Крах так крах, чему быть, того не миновать. Он оборачивается к Абботту.

— Уведите людей из котлована, немедленно. Торопитесь, что вы стоите, все по местам! Передайте всем мой приказ. Абботт, чего вы ждете?

Прораб бросает быстрый взгляд на Эдварда.

— Вам понадобится здесь помощь, сэр, — говорит он.

— Сейчас ваша помощь заключается в том, чтобы увести людей и отворить шлюз. Здесь мы с миссис Девлин прекрасно справимся без вас. Подумайте о своей семье; мистер Абботт. Поторопитесь, — строго говорит Равенскрофт.

— Слушаюсь, мистер Равенскрофт, сэр, — с серьезным видом кивает Абботт.

— Почему все уходят? — спрашивает Анна, когда они с Равенскрофтом опускаются на колени и берут Эдварда за руки.

— У них своя работа, а у нас своя. Когда откроют шлюз, вода хлынет в правое русло и поток может утащить Эдварда за собой. А может, и мост, и нас вместе с ним.

— Вы не уверены, что мост выдержит?^ — спрашивает Эдвард.

Он посинел от холода, и дрожит мелкой дрожью.

— По расчетам, должен выдержать, но на практике часто бывает по-другому, — признается Равенскрофт.

С другого берега доносятся крики, щелканье хлыстов: погонщики подгоняют волов, те трогаются с места, и связанное с противовесами зубчатое колесо медленно, рывками начинает вращаться. Створка шлюза ползет вверх, мостик дрожит, все сильней и сильнее, шум воды превращается в рев, мощный поток устремляется в пустое русло и тащит Эдварда за собой. Равенскрофт и Анна из последних сил удерживают его за руки.

Огромная волна с грохотом накатывается на деревянную конструкцию «аппарата очистки» и сносит его так легко, словно он был сколочен не из крепкого бруса, а из спичек. Над рекой разносится треск, словно за вспышкой молнии над поверхностью воды рассыпался оглушительный гром. И почти сразу уровень воды падает на несколько футов, а потом уже продолжает снижаться постепенно, дюйм за дюймом. Наступает полная тишина — река разлилась наконец в своих естественных пределах и немного успокоилась. И вот уже видна под мостом толстая ветка, застрявшая между опорами и заклинившая ногу Эдварда. Равенскрофт цепляется ногами за балку и свешивается над водой, стараясь достать до нее, расшатать и освободить ногу Эдварда. Последним поистине титаническим усилием он отрывает ветку от сваи, отпускает ее, и она медленно уплывает вниз по течению. Тяжело дыша, Равенскрофт выпрямляется. Вдвоем с Анной они втаскивают Эдварда на мост. Дрожа от холода, он лежит на спине, глядя, как через Холборнский мост к ним бегут Абботт и с ним еще несколько человек.

— Срочно нужны одеяла и сухая одежда; надеюсь, у вас найдется, — говорит Анна. — Да, и еще экипаж, чтобы отвезти его домой.

Равенскрофт вскакивает на ноги, бежит к своим людям и принимается громко отдавать распоряжения. Анна остается на мосту, склонившись над раненым и обессилевшим Эдвардом.

— Потерпите, мы скоро отвезем вас домой, — говорит она.

Она накрывает его своим влажным плащом, но дрожь его не только не унимается, но становится еще сильнее. Кажется, сейчас он потеряет сознание… она встает и, положив себе на плечо его здоровую руку, пытается поставить на ноги.

— Анна, — произносит он, — ваши глаза…

— Ш-ш-ш, любимый мой, не сейчас. Тебе нельзя волноваться. У нас еще будет время поговорить об этом.

— Нет-нет, я хочу сказать… ваши глаза… зрение… у вас голова болит…

Он на минуту умолкает, чтобы отдышаться.

— Вам нужны очки… — говорит он и закрывает глаза.

Пятая неделя осеннего триместра

— Значит, это был Мейтленд, — сказала Клер.

Они с Эндрю сидели в секции «R» библиотеки за спроектированным Реном столом, и между ними лежал дневник Анны.

— Страсть и желание отомстить свели его с ума, — отозвался Эндрю, кивая, — Ясно, что он любил принцессу, хотя любовь эта была какая-то странная, с вывихом. С чего, например, он взял, что все эти люди состояли против нее в заговоре? Кстати, почему король Карл скрывал правду о смерти своей сестры?

— Может, боялся, что, обвинив герцога Орлеанского в убийстве, он оттолкнет от себя Людовика.