Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

Женат он был на скучной, педантичной женщине, кичившейся своим происхождением. Многие выражали неверие в будущее правительственной партии и прогресс зоны, если управление городом перейдет в столь слабые руки.

Впрочем, таких, которые видели в Алфредо преемника Рамиро, было немного. Большинство же дружно называло полковника Амансио Леала — это имя внушало беспокойство. Вот настоящий политический наследник Рамиро. Сыновьям Рамиро Бастоса остались богатство, легенда о покойном полковнике и множество историй, чтобы рассказывать внукам. Но руководство партией могло перейти только к Амансио. Амансио был вторым после Рамиро — к почестям и постам он был безразличен, однако участвовал в принятии всех важных решений: покойный хозяин края прислушивался только к его мнению. Ходили слухи о том, что Рамиро и Амансио хотели объединить семейства Бастосов и Леалов, выдав Жерузу за Берто, как только парень окончит учение. Старая служанка Рамиро рассказывала, будто она слышала, как старик говорил об этом за несколько дней до смерти. Известно было также, что губернатор рекомендовал предложить Амансио место, освободившееся в сенате штата после смерти его кума.

Куда бы направили судьбу какаовой зоны и политические устремления местного правительства грубые руки Амансио? Трудно сказать, поскольку Амансио был вспыльчивым, неуравновешенным и упрямым человеком, поступки которого невозможно было предугадать. Его друзья превозносили его за два качества — за мужество и честность. Но многие порицали его за упорство и нетерпимость. Однако все были убеждены, что развернувшаяся избирательная кампания миром не кончится. Амансио перейдет к насильственным действиям.

Так неужели история Глории и Жозуэ, продолжавшаяся уже несколько месяцев без всяких осложнений, могла заинтересовать ильеусцев, стоявших на пороге грандиозных событий? Только старые девы, которые мучились от зависти, глядя на лицо Глории, теперь постоянно озаренное радостью, еще проезжались на ее счет. Необходимо было какое-нибудь драматическое или невероятное событие, которое нарушило бы сладостную монотонность счастья любовников, чтобы ильеусцы снова заговорили о них. Вот если Кориолано узнает об их связи и выкинет один из своих трюков, тогда, пожалуй, ими стоит заняться. Ильеусцы больше не возмущались, не ругали Жозуэ альфонсом, как это было вначале, не обсуждали больше его поэм, в которых он со скабрезными подробностями описывал ночи в постели Глории. К Жозуэ и Глории они вернутся, лишь когда Кориолано узнает об измене наложницы. Это будет забавно.

Однако ничего забавного не произошло. Это случилось вечером, сравнительно рано, около десяти часов, когда кончились сеансы в кинотеатрах и бар «Везувий» был переполнен. Насиб ходил от столика к столику и оповещал посетителей о скором открытии «Коммерческого ресторана». Жозуэ вошел к Глории уже более часа назад. Он махнул рукой на все предосторожности и не обращал внимания на осуждение семейных горожан, а также некоторых отдельных лиц, как, например, Маурисио Каиреса. Впрочем, казалось, до их связи теперь никому не было дела.

В баре уже загремели отодвигаемые стулья, когда Кориолано, в крестьянской одежде, появился на площади и направился к дому, где раньше обитала его семья и где теперь его любовница наслаждалась с молодым учителем. Посыпались вопросы: вооружен ли он, будет ли бить Глорию плетью, устроит ли скандал, поднимет ли стрельбу. Кориолано сунул ключ в замочную скважину. В баре заволновались еще больше. Насиб вышел на край широкого тротуара. Все затаили дыхание, ожидая криков и, может быть, выстрелов. Но ничего не случилось. В доме Глории было тихо.

Прошло несколько томительных минут, посетители бара переглядывались. Ньо Гало в волнении схватил Насиба за руку, капитан предложил пойти к дому Глории, чтобы предотвратить несчастье. Жоан Фулженсио высказался против этой нескромной инициативы:

— Не нужно. Держу пари, ничего не произойдет.

И действительно, ничего не произошло, если не считать, что из дому вышли под руку Глория и Жозуэ и направились по набережной, чтобы миновать оживленный «Везувий». Немного погодя служанка выставила на тротуар узлы, чемоданы, гитару и ночной горшок — единственную пикантную деталь во всей этой истории, затем уселась на самый большой чемодан и стала ждать. Дверь была заперта изнутри. Через некоторое время пришел носильщик и забрал чемоданы. Это было уже после одиннадцати, когда в баре осталось мало народа.

Зато несколько дней спустя нашумело известие о визите Амансио Леала к Мундиньо. После похорон Рамиро фазендейро уехал к себе на плантации. Там он пробыл несколько недель, не подавая никаких признаков жизни. Избирательная кампания была внезапно прервана в связи со смертью старого главаря. Создавалось впечатление, будто оппозиционерам уже не с кем бороться, а стоявшие у власти словно не знали, как действовать без шефа, который руководил ими столько лет. В конце концов Мундиньо и его друзья снова зашевелились. Но пока еще осторожно, без прежнего энтузиазма и оживления, которыми отличалось начало кампании.

Амансио Леал сошел с поезда и направился прямо в контору экспортера. Было начало пятого, торговый центр бурлил. Известие о приезде Амансио облетело весь город еще до того, как беседа с Мундиньо закончилась. На тротуаре против дома экспортера собрались любопытные, они стояли, подняв головы и наблюдая за окнами конторы Мундиньо.

Полковник пожал противнику руку, уселся в удобное кресло, но отказался от ликера, кашасы и сигары.

— Сеньор Мундиньо, все это время я боролся против вас. Это я велел поджечь газеты. — Мягкий голос Амансио, его единственный глаз и отчетливо произносимые слова выражали решимость, которая является результатом долгого размышления. — Я велел убить Аристотелеса.

Полковник закурил сигарету и продолжал: — И снова был готов вывернуть Ильеус наизнанку. Ведь когда я был молодым, мы с кумом Рамиро уже сделали это однажды. — Он остановился, как бы вспоминая! — И теперь жагунсо — мои и моих друзей — были наготове, чтобы отправиться в город и решить исход выборов. — Амансио взглянул своим единственным глазом на экспортера и улыбнулся. — Один жагунсо, на редкость меткий стрелок, мой старый знакомый, предназначался для вас.

Мундиньо слушал очень серьезно. Амансио курил сигарету.

— Скажите спасибо куму, что остались живы, сеньор Мундиньо. Если бы он не умер, на кладбище лежали бы вы. Но господь не пожелал и призвал его первым.

Полковник замолчал, возможно, вспоминая об умершем друге. Мундиньо ждал, слегка побледнев.

— Теперь все кончилось. Я был против вас потому, что кум для меня был больше чем брат — он был мне отцом. Я никогда не заботился о том, чтобы выяснить, кто прав. Зачем? Вы были против кума, и я был против вас. И если бы он был жив, я с ним пошел бы против самого дьявола. — Амансио помолчал. — На каникулах мой старший сын побывал тут…

— Я с ним познакомился. Мы с ним не раз говорили.

— Я знаю. Он со мной спорил: доказывал, что вы правы. Я, конечно, не изменил своих убеждений, но и навязывать их ему тоже не стал. Я хочу, чтобы он был самостоятельным и думал своей головой. Ради этого я тружусь и зарабатываю деньги — ради того, чтобы мои сыновья ни от кого не зависели, чтобы они могли иметь собственное мнение.