Век Екатерины Великой - София Волгина

Императрица не обратила внимания на его слова. Продолжив трапезу, она вдруг обратилась к застенчивому Золотухину:

– У вас здесь такие красивые места! Загляденье. Но сие не самое главное в вашем уезде. Люди у вас необыкновенной души и бесстрашия!

Побледнев и тут же покраснев, надворный советник не сразу нашелся, что и сказать. Он беспомощно обернулся к соседу, Дамаскину, но потом сам довольно бодро ответил:

– Вестимо, государыня, народ бесстрашный, ежели вы намекаете на нашего земляка Ивана Сусанина.

– Именно его я и имею в виду. Сумел он обмануть врагов лютых, задумавших убить нашего первого царя Романова. Не получилось в тот раз у подлых поляков, понеже сумел он заманить супостатов в дремучий лес и тем погубить себя – но вместе с ними.

Золотухин прямо-таки расцвел от таких слов, обернувшись красивым и совсем нестарым мужчиной. Голубые глаза его просияли, щеки зарумянились.

– Что и говорить, Ваше Величество, – радостно молвил он, оглядывая присутствующих, – народ наш жизнью завсегда пожертвует за-ради своего царя и отечества!

– Весьма похвально сие. Весьма! – императрица совсем перестала есть.

Они улыбнулись друг другу.

– Желаю полюбопытствовать, господин Золотухин, каков же герб у вашего города? – паки ласково обратилась она к нему.

Выяснилось, что Кострома не имеет своего герба – слишком мало времени была она отдельным самостоятельным княжеством. Тут же за столом герб был придуман быстрым и практичным умом Григория Григорьевича Орлова. Государыня Екатерина Алексеевна решила отправить письмо генерал-прокурору Сената, Александру Вяземскому, с повелением официально сделать в Герольдии герб, коим она намерена пожаловать город Кострому.

Далее, как отмечено в журнале, императрица со свитой переправилась на шлюпках на другой берег города, где проехала через триумфальные ворота в цветущий весенний город, где на сей раз посетила Успенский собор и роскошный дом воеводы, мало уступавший какому-нибудь вельможному дворцу. Здесь к руке императрицы были допущены дворяне и купцы. Одарив всех приветливыми взглядами и милостивой улыбкой, Екатерина Алексеевна возвратилась в Ипатьевский монастырь. Переговорив с Орловыми о помощи монастырю, перед отъездом она пожертвовала ему три тысячи рублев.

Осмотрев город, императрица и ее свита нашли его вполне достойным. Благовоспитанное, верноподданное и сплошь бородатое, городское купечество, выполняя непривычную для них роль сопроводителей, старалось изо всех сил, показывая им примечательные места Костромы и Нерехты.

Думая перед сном о прошедшем дне, Екатерина с теплотой вспоминала приятнейшие минуты того щемящего чувства всеобщего единения народа с ней, их императрицей Екатериной Второй. Какой счастливой она себя ощущала! Оное состояние невозможно передать.

Боже, благодарение Тебе!

Вечером следующего, знаменательного для костромичей, дня на правом берегу Волги засиял вензель Ея Величества под императорскою короною. На третий день, в день Вознесения Господня, императрица посетила усадьбу Борщовка на правом берегу реки. Вечером она со своей свитой отправилась далее по своему маршруту – к великой печали всех горожан.

Государыне Екатерине тоже взгрустнулось. Когда она еще прибудет сюда? Скорее всего, никогда! Слишком уж насыщена была ее жизнь в двух столицах. Сюда приедет уже Павел, али даже внуки ее… Стоя на палубе галеры в компании почти всей своей свиты, она оглядывала просторы Волги, на коей стояла добрая и гостеприимная Кострома. Действительно, Волга – великая русская река. Полноводная, широкая и спокойная. Слегка перегнувшись через борт, Екатерина долго смотрела на темную речную гладь.

– Широка матушка-Волга, – продекламировал оказавшийся рядом поэт Михаил Херасков.

– Дух захватывает, – ответила государыня Екатерина.

– То не река, а море! Что скажете, Ваше Величество? – спросил главный петербургский полицмейстер, Николай Чичерин, и провел широко рукой.

Екатерина, в легкой красивой шали, заботливо накинутой на нее фрейлинами, оторвала взгляд от воды. Посмотрела на обоих. Глаза ее как будто еще больше заблестели в наступающих сумерках. И поэт, и полицейский не сводили с нее глаз, ожидая ответа.

– Велика Волга, да! Согласна. И широка, как душа русская, – ответила она с грустью в голосе.

Мужчины переглянулись, кивнули императрице.

– Лучше и не скажешь, – согласился Чичерин, глубоко вдохнул, набрав полные легкие воздуху, и выдохнул. – И воздух здесь волшебный! – добавил он.

Улыбаясь своей вечной широкой улыбкой, Херасков сказал, хлопнув его по плечу:

– Магия силы и красоты! Можно вот так простоять всю ночь, переворошить всю свою жизнь, искренне помолиться – и найти для себя новый путь.

Екатерина, расчувствовавшись, незаметно смахнула слезу.

– Как дела ваши с переводом «Велисария», идут исправно? – спросила она, дабы переменить тему. – Много вы уже успели перевести во время нашего славного водного пути? Завтра у нас поэтический вечер.

– Весьма, Ваше Величество! Будет что продекламировать, не сомневайтесь!

Оставшийся в сей вечер на их галере Иван Орлов с удивлением полюбопытствовал:

– Ужели вы еще проводите здесь декламацию стихов?

На что Херасков весело ответил:

– Да, милостивый государь, мы здесь, – он обвел всех присутствующих рукой, – дабы не скучать, по предложению Ея Величества Екатерины Алексеевны договорились совместно перевести новое сочинение Жана Франсуа Мармонтеля «Велисарий». Как водится, кинули жребий, и каждому досталась своя часть сочинения.

– Мне досталась самая интересная, девятая глава, – сказала со смешком императрица.

– Ну, а мы с Нарышкиным еще переводим несколько разделов «Энциклопедии» и кое-что из Дидро, – увлеченно продолжал говорить Херасков, видя, что императрица, граф и некоторые другие с интересом его слушают.

– Похвально, Михаил! Чаю, и я не на последнем месте с моей частью перевода окажусь. Смотрите, не опоздайте, любезные кавалеры, – молвила государыня и нарочито пригрозила пальчиком. – А теперь, господа, пора мне, заждалась меня моя Авдотья.

Она кивнула своей фрейлине, стоявшей в шаге от нее. Оба кавалера поспешно приложились к руке.

– Я провожу вас, Ваше Величество! – предложил Херасков, опережая графа Орлова, и, взяв ее под локоть, повел к ее каюте, крепко придерживая. Чичерин вел Полянскую. Оставшаяся свита тоже стала медленно разбредаться.

Следующий причал, где бросили якорь на самый короткий срок, был в Городецком Феодоровском монастыре. Екатерина Алексеевна приняла участие в освящении собора, выстроенного в честь Феодоровской иконы Божией Матери, одной из святынь дома Романовых. Императрица внесла пожертвования на украшение храма и для братии. Пребывая ранее в хорошем настроении, она вернулась на галеру весьма рассерженная: дряхлый архимандрит еле шамкал беззубым ртом, и, что самое отвратительное, братия оказалась навеселе.