Без надежды на искупление - Майкл Флетчер

Кёниг было попятился, но потом заставил себя остановиться. Он расправил плечи и постарался выглядеть внушительно, но все равно все на него пялились. Они ненавидели его.

– Я Кёниг! – крикнул Кёниг срывающимся голосом. – Я верховный жрец!

– Все как я и говорил, – повторил Беспокойство. – Он придет и сделает вид, что он – это я. Какое беспомощное притворство. Какие отчаянные уловки. Но посмотрите, как он трясется от страха. Все вы видите его беспокойство. Подходящее имя я ему дал.

– Нет! – крикнул Кёниг, попятившись. – Я Кёниг. Это он… – он указал пальцем на ухмылявшегося доппеля, – он – Беспокойство!

Беспокойство печально покачал головой:

– Кто-нибудь видит во мне хоть малую толику страха?

На мгновение все глаза обратились к доппелю, и Кёниг с облегчением расслабился, но тут же взгляды снова обратились на него. Беспокойство стоял, выпрямившись во весь рост, совершенно бесстрашный.

Сердце Кёнига затрепетало от ужаса.

– Нет… Настоящий я – это я. – Голос его дрожал, звучал обессиленно и умоляюще.

Чья-то очень мускулистая рука легла на его плечо сзади и заставила его опуститься на колени. Подняв взгляд, он увидел, что сверху на него смотрит громадное лицо, и жалобным голосом ойкнул.

«Нет. Не может такого быть». Он же Кёниг. Разве это не так? О боги, как же ему страшно. Никак не собраться с мыслями. Что-то не так. Кёниг был бесстрашным. Проявлением его страха стал Беспокойство. Если он боится… то либо он сам и есть Беспокойство, либо этот доппель мертв.

«Почему они не любят меня?» Он так много сделал для своего народа. Ему нужна их любовь. Он ее заслужил. Они должны преклоняться перед ним!

Беспокойство вытащил из-под мантии зеркальце и поднял его так, чтобы увидел Кёниг. В зеркале отражалась комната, но не было видно никого из собравшихся.

Кёниг в упор смотрел на самого себя, державшегося прямо и не ведающего страха.

– Кто?

И он смотрел вниз, на самого себя.

– Я тот, кем ты станешь. Кёниг Фюример, верховный жрец Геборене Дамонен, теократ Зельбстхаса. А ты лишь бледное отражение. – Произнося последнее слово, он подмигнул сам себе.

«Отражение? Не удалось ли одному из отражений каким-то образом выбраться из зеркала? Не может быть! Ведь Беспокойство и Приятие все разбили!

Кроме того зеркала, которое Приятие держал у себя. Не сделал ли то же самое и Беспокойство? Конечно же».

Он указал вниз, на себя, и на плечо его перестала давить тяжелая рука. Но Кёниг едва успел испытать облегчение. С сокрушительной силой рука сжала его лысый череп в кулак и оторвала Кёнига от земли. Он повис, болтаясь как кукла.

– Он стал слишком опасен, – сказал он.

Нет, подождите. Не он произнес эти слова, а тот, самозванец. Боги, как же он напуган, как растерян.

– И все же он мне пригодится. Он должен служить.

Он стоял перед самим собой, которого видел в зеркале, поднятом к самому его лицу. В зеркале отражалась лишь пустая комната.

– Впихните его туда, – велел Кёниг дисморфикам.

Лицо Кёнига с силой придавили к холодному стеклу, и ухо смялось, надломленное жесткой рамкой зеркала.

«Оно слишком маленькое! Мне туда не пролезть!»

Поверхность зеркала медленно расступилась под его щекой и стала всасывать его, будто густая, холодная жижа. Череп сдавило так, что кость застонала.

«Да вы меня сейчас прикончите!»

Поверхность зеркала схлопнулась вокруг него, и он кубарем влетел в пустую комнату и с силой шлепнулся об пол. Череп его пульсировал от боли, и каждый вдох был похож на удар клинком в грудь; у него внутри что-то сломалось. Он осмотрелся вокруг. Пустая комната. Куда подевались все?

Он обернулся и увидел, что комната заканчивается стеклянной стеной. За этой стеной стоял народ, Дисморфики, жрецы и аколуфы – все они уставились на него. Такие огромные, просто гиганты. За окном все пугающе вертелось, и Кёниг понял, что смотрит вверх на самого себя.

– Как мне назвать тебя? – спросил Кёниг, находившийся за стеной.

Кёниг завопил, бросился всем телом на стекло, замолотил по нему кулаками, пока тот палец, который он сломал, ударив Приятие, не сломался снова.

Кёниг снаружи усмехнулся, и глаза у него были широко раскрыты и безумны.

– Они не слышат тебя, – прошептал он. – Никто тебя не слышит.

Кёниг рухнул на пол в своей пустой комнате. В своей тюрьме.

– Думаю, я дам тебе имя Крах, – сказал он, убирая небольшое зеркало под одежду. Он произнес что-то еще, но голос его приглушила толстая багровая мантия теократа, так что Крах уже не слышал ничего.

«Нет, это не я. Я здесь».

Распластавшись по полу, обхватив себя за сломанные ребра, Крах хихикал и плакал.

«Может, теперь ты и свободен, но теперь отражение – это я. Я вижу то, чего ты видеть не можешь».

Хихиканье превратилось в безумный хохот, а потом в захлебывающиеся болезненные рыдания.

Свобода Кёнига будет недолгой, Крах это знал.

«Морген вернется».

Морген лежал, свернувшись калачиком, в размокшей глине, такой горячей, что в ней поднимались пузыри. Солнце закатилось, настала ночь. Он не видел, как это произошло. Лагерь тек вокруг него, будто его не существовало, будто на него не стоило обращать внимания. А возможно, так оно и было. Грязь и кровь засохли корочками на его пестрой от темных пятен коже, слепили волосы. У него открывался только один глаз, и тот лишь настолько, чтобы можно было взглянуть в узкую, пульсирующую щелочку. Его лицо пылало от боли, и он попробовал потрогать свой сломанный нос, но понял, что не может. Руки его висели как бесчувственные куски мертвой плоти. Они его уже не слушались.

«Они сломаны, да?»

Всхлипнув, он наклонил голову так, чтобы посмотреть на собственное тело. Увидел, что одна рука у него от локтя согнута не в ту сторону. А дальше он узрел собственные пальцы, вывихнутые и торчавшие под невероятными углами. Когда он вдохнул, что-то царапнуло его глубоко в груди, и он почувствовал колющую боль в животе.

«Они сломали меня».

Но почему они остановились?

Это не имело значения; он был бесконечно благодарен за то, что ему дали передышку. Пусть у него все болело, но хотя бы не добавлялось новой боли, не сыпалось новых унижений на его переломанное тело.

В поле зрения Моргена появилось лицо Эрбрехена. Он выглядел встревоженным.

– Ты еще жив, слава богам! Я думал, эти идиоты убили тебя. Я могу остановить их. Хочешь, чтобы я их остановил?