Император Юлиан - Гор Видал

Знаменательно также, что этот культ смерти укореняется именно в тот момент, когда на наших границах собираются полчища варваров. Значит, если наш мир погибнет - а я уверен, этого не миновать, - наследники тех, кто создал эту прекрасную цивилизацию и ее великую культуру, лишатся всего этого и будут к тому же поклоняться мертвецу и презирать земную жизнь ради той безвестности, что ждет нас за гробом… Однако я впал в самый страшный свой грех - многословие! Я произнес целую речь на отвлеченную тему, забью, что главная моя задача - рассказать о жизни Юлиана в Антиохии.

Людей возмущали и смешили не только беспрерывные жертвоприношения Юлиана, казавшиеся им пустой тратой средств, но и воины-галлы, не пропускавшие ни одного подобного обряда, однако отнюдь не из благочестия, а ради пира из дымящегося мяса жертвенных животных, ожидавшего их в конце ритуала. Стоило Юлиану выйти за порог храма, как они тут же нажирались и напивались до бесчувствия; всякий раз, когда по улице несли полумертвого от вина легионера, горожане иронизировали: "Опять император молился". Это сильно подрывало авторитет эллинской религии в глазах антиохийцев, которые настолько закоснели в пороках, что пьют не пьянея и больше всего презирают тех, кто этого не умеет.

Суд над подозреваемыми в поджоге храма Аполлона также настроил жителей города против Юлиана. Будучи квестором, я знал это дело лучше других. Юлиан искренне верил, что храм подожгли христиане, но на сей раз они, возможно, были невиновны. Много лет спустя так называемый верховный жрец Аполлона поведал мне то, что он скрыл от следственной комиссии.

28 октября, вскоре после того как Юлиан покинул помещение храма, туда в надежде встретить императора пришел философ Асклепиад. Не застав Юлиана, Асклепиад вошел в храм и поставил у подножия статуи Аполлона, внутри деревянной ограды, свое пожертвование храму - серебряную статуэтку богини Целесты. Окружив ее зажженными свечами, Асклепиад ушел. Это было на закате солнца, а незадолго до полуночи искры от догорающих свечей подожгли деревянную ограду вокруг статуи Аполлона. Погода была сухая, ночь ветреная, высохшее старое дерево вспыхнуло, как солома, и храм сгорел. Если бы этот глупец рассказал Юлиану всю правду до арестов, ничего бы не случилось, но он боялся императора-эллина не меньше, нежели христиан.

Грустная история. Хорошо хотя бы, что при пожаре никто не погиб, а христиане так легко отделались - у них всего лишь закрыли Золотой дом. Позднее несколько епископов пришли к Юлиану с жалобой, что, дескать, закрытый собор причиняет им неисчислимые тяготы. На это Юлиан не без юмора ответил: "Но ваш долг - терпеливо сносить все "гонения". Подставляйте другую щеку, как учит вас ваш бог".

Юлиан Август

Поздней осенью большая толпа народа обратилась ко мне в общественном месте. Они громко жаловались на дороговизну, царившую несмотря на изобилие продуктов. Виновны в сложившейся ситуации были, без сомнения, имущие сословия Антиохии, готовые нажиться даже на голоде своих сограждан. Не далее как семь лет назад в Антиохии уже произошло нечто подобное, и горожане взбунтовались. Произошли погромы с человеческими жертвами. Можно было надеяться, что антиохийцы извлекли из этих событий какой-то урок, но, увы, они так ничему и не научились.

На следующий день после демонстрации я вызвал к себе антиохийских сенаторов. Перед встречей с ними меня долго учил уму-разуму комит Феликс. Мы сидели в пустом зале для совещаний за столом, заваленным бумагами, а на нас с презрением взирал бронзовый Диоклетиан. Именно такие узлы он очень любил распутывать, я же - нет.

- Эти цифры, Август, показывают колебания цен на зерно в течение ста лет, с разбивкой не только по годам, но и по месяцам. - Феликс так и млел от удовольствия. Колонки цифр приводили его в такой же экстаз, в какой иных приводят творения Платона и Гомера. - Как видишь, я учел даже изменения денежного курса. Они отражены вот на этом графике. -Он хлопнул по одному из пергаментов и искоса внимательно на меня поглядел, чтобы удостовериться, что я его слушаю, - точь-в-точь Мардоний в детстве! Должен признаться, что Феликс был для меня отличным проводником в таинственном царстве финансов. Подобно Диоклетиану, он был сторонником твердых цен и у него была масса примеров из истории, подтверждавших, что это единственный путь к всеобщему процветанию. Когда мы были наедине, ему всегда удавалось уверить меня в своей правоте - впрочем, относительно финансовых вопросов меня можно убедить в чем угодно, пусть и ненадолго. После блестящего вступительного слова, в котором я почти ничего не понял, Феликс посоветовал установить цену на хлеб в размере одной серебряной монеты за десять мерок. Для Антиохии-де это справедливая цена, и нам следует всеми силами стремиться удержать ее на этом уровне, чтобы не дать купцам нажиться на неурожае.

В принципе я не возражал.

- Но не следует ли нам позволить сенаторам самим установить цены на зерно? - спросил я. - Пусть сами разберутся между собой.

Комит Феликс поглядел на меня с жалостью, совсем как Мардоний, когда я допускал какой-нибудь несусветный ляпсус:

- Можно ли уговорить волка не есть овец, которых не охраняет пастух? Конечно нет, такова его природа. А в природе купцов - добиваться максимальной прибыли. - Я думал по-другому, но, как оказалось, Феликс был прав.

В назначенный час три сотни богатейших антиохийцев заняли свои места в зале. В президиуме я посадил рядом с собой Феликса и Салютия. Председательствовать должен был комит Востока - мой дядяЮлиан, но он был нездоров. Антиохийцы оказались все как на подбор манерными, женоподобными красавчиками. Несмотря на жару, они благоухали, как триста садов Дафны, и в закрытом помещении от этого запаха у меня разболелась голова.

Без долгих вступлений я сразу же перешел к делу: назвал во всеуслышание сегодняшнюю цену на зерно.

- Вы заставляете людей покупать зерно по ценам, в три раза превышающим его реальную стоимость, - продолжил я.

- Продуктов теперь действительно не хватает, но не до такой степени, и я почти готов поверить, что некоторые перекупщики нарочно припрятывают зерно, дожидаясь, пока голод и отчаяние не заставят людей заплатить за хлеб любую цену. - По аудитории пронеслось нервное покашливание, мои слушатели беспокойно переглянулись. - Нет нужды говорить, я не верю этим наговорам. Разве могут правители города наживаться на горе своих сограждан? Еще куда ни шло - чужеземцы или даже императорский двор. - Тут наступила гробовая тишина.

- Но не собратья. Вы же люди, а не дикие звери, что пожирают ослабевших сородичей!

После этого утешительного начала я подробно изложил им план комита Феликса. Скосив глаза, я видел, как он шевелит губами, неслышно повторяя за мной доводы, которые изложил мне всего лишь несколько минут назад. Антиохийцы слушали меня в смятении. Лишь как следует их напугав, я добавил:

- Но я знаю, в правом деле на вас можно положиться. - При этих словах по залу пронесся громкий вздох облегчения.

С ответным словом выступил антиохийский городской префект.

- Ты можешь положиться на нас во всем, государь, - заверил он меня. - От лица всех присутствующих здесь заверяю тебя, что мы не станем поднимать цены на хлеб выше обычного уровня. Тем не менее нужно принять во внимание, что в этом году действительно случился недород.