Великие мечты - Дорис Лессинг

Когда гостья вошла в дом отца Макгвайра, ей показалось, что там никого нет. Эдна тем не менее прошла в прохладный полумрак, и тогда из кухни вышла Ребекка с не очень чистой тряпкой в руках — засуха не позволяла соблюдать былую чистоту. Уровень воды в скважинах и реках продолжал опускаться.

— Доктор Сильвия дома?

— Она в больнице. Там молоденькая женщина рожает. А отец Макгвайр взял машину и поехал в гости к другому святому отцу в старой миссии.

Эдна села, ей показалось, будто у нее подогнулись колени. Она откинула голову на спинку стула и зажмурилась. Когда она открыла глаза, то увидела, что Ребекка так и стоит перед ней и ждет.

— Боже, — сказала Эдна. — Я больше не вынесу, правда.

— Я сделаю вам чаю, — предложила Ребекка и повернулась, чтобы уйти.

— Как ты думаешь, доктор скоро вернется?

— Не знаю. Роды трудные. Плод в тазовом предлежании.

Услышав от негритянки медицинский термин, Эдна широко раскрыла глаза. Подобно большинству старых белых в Африке, она неосознанно делила людей на разряды — то есть в большей степени, чем многие из нас. Она знала, что некоторые негры бывают не менее умными, чем белые, но это относится только к образованным неграм, а тут — кухарка?

Когда перед ней появился поднос с чаем и Ребекка уже собиралась вернуться к делам, Эдна неожиданно для себя попросила:

— Садись, Ребекка. — И добавила: — У тебя есть время?

У Ребекки времени не было. Весь день у нее был скомкан. Ее сын, обычно ходивший на реку за водой, сегодня присматривал за отцом, который прошлым вечером напился до состояния буйного помешательства. Чтобы домашние не остались без питья, ей, Ребекке, пришлось пять раз носить воду из этой кухни — с разрешения отца Макгвайра, конечно. Вода в здешнем колодце тоже стояла низко: она словно утекала куда-то в глубь земли, с каждым разом ее все труднее было достать. Но Ребекка видела, что белая женщина в расстроенных чувствах, что ей нужна помощь. Она села и стала ждать. В ее голове промелькнула мысль о том, что миссис Пайн приехала очень кстати на своем грузовике: отец Макгвайр забрал машину, а Сильвия говорила, что, возможно, придется везти роженицу в больницу — делать кесарево сечение.

Слова, которые копились и кипели внутри Эдны часами, днями, теперь вырвались жарким, злым, обвиняющим потоком, хотя Ребекка не совсем подходила на роль слушателя. Не подходила на эту роль и Сильвия, если уж на то пошло.

— Я не знаю, что мне делать, — говорила Эдна, уставившись синими глазами не на Ребекку, а на голубые бисеринки по краю салфетки, наброшенной поверх чайного подноса. — Я дошла до ручки. Мой муж, он окончательно сошел с ума. Эти мужчины все сумасшедшие, да, ты согласна, все они психи?

Ребекка, которая всю ночь отбивалась от ударов и объятий ничего не соображающего мужа, улыбнулась и сказала, что да, с мужчинами иногда бывает трудно.

— Вот именно. Знаешь, что мой муж сделал? Он купил еще одну ферму! Говорит, что если бы не он, то ее забрал бы себе один из министров, так почему не он? То есть если бы она досталась кому-то из вас, обычных людей, то ладно, но муж говорит, что он может за нее заплатить, ферму, мол, предлагали правительству, они отказались, тогда он решил сам купить ее. И построит там дамбу, рядом с холмами.

— Дамба, — сказала Ребекка, возвращаясь от своих мыслей к белой женщине. — О'кей. Дамба… о'кей.

— Ну да, как только дамба будет закончена, кто-нибудь из этих черных свиней заберет ее у нас, они всегда так поступают: ждут, пока мы не сделаем что-нибудь полезное, а потом отбирают. И чего ради ты все это делаешь, говорю я ему, а он в ответ… — Эдна сидела с печеньем в одной руке и чашкой в другой. Слова лились из нее слишком быстро, чтобы успеть сделать хотя бы один глоток. — Я хочу уехать, Ребекка, что в этом дурного? Что, скажи? Это же не моя страна, ну да, вы все так говорите, и я согласна с вами, но мой муж считает, что у него столько же прав на эту землю, как и у вас, и поэтому он купил… — Вой вырвался из ее груди. Она отставила чашку, положила на блюдце печенье, достала из сумки платок и вытерла им лицо. Потом молча посидела, нагнулась над столом поближе к салфетке, потрогала пальцем край, обшитый бисером, и сказала: — Красивый бисер. Это ты делала?

— Да, я.

— Очень красиво. Тонкая работа. И вот еще что. Правительство то и дело критикует нас, как только не называет. Но в наших бараках сейчас живет в три раза больше людей, чем положено, они приходят каждый день с общественной земли, и мы кормим их, мы кормим их всех, потому что из-за засухи они голодают, ничего не растет на тех общественных землях, ты сама знаешь все это, да, Ребекка?

— О'кей. Да. Это правда. Они голодают. И отец Макгвайр организовал кухню при школе, потому что дети приходят на уроки такие голодные, что сидят и плачут.

— Вот видишь. А ваше правительство про нас слова доброго не скажет.

Она плакала — как переутомившийся ребенок. Ребекка понимала, что эта женщина плачет не из-за голодающих людей, а из-за того, что Ребекка называет «слишком много». «Это слишком много, — говорит она порой Сильвии, — слишком много для меня». И затем садится, закрывает лицо руками, и раскачивается, и начинает выть в полный голос, пока Сильвия не приносит ей успокоительное, которое Ребекка послушно глотает.

— Иногда мне кажется, что я не выдержу, — рыдала Эдна, но на самом деле ей уже полегчало. — И без засухи все было плохо, а тут еще неурожай, голод, и правительство, и все…

В дверях появился Умник с вестью от доктора Сильвии: она посылает его к Пайнам, чтобы попросить их прислать машину — у женщины очень тяжелые роды, и ее надо везти в больницу.

А Эдна Пайн уже здесь! Его лицо просияло, и он исполнил короткий радостный танец прямо на веранде.

— О'кей. Теперь она не умрет. Ребенок застрял, — сообщил он женщинам, — но если она вовремя приедет в больницу…

Умник метнулся обратно в больницу, и вскоре показалась Сильвия, ведущая по тропе женщину, укутанную одеялом.

— Похоже, от меня тоже может быть какая-то польза, — сказала Эдна и отправилась навстречу Сильвии, чтобы тоже помочь несчастной роженице, которая едва шла.

— Когда же наконец достроят новую больницу! — вздохнула Сильвия.

— Пустые надежды.

— Она боится делать кесарево сечение. Я все убеждаю ее, что это нестрашно.

— А почему вы сами не сделаете эту операцию?

— Иногда мы совершаем ошибки. Моя самая ужасная, самая дурацкая ошибка — это то, что я не прошла курс хирургии. — Ее голос был сух и невыразителен, но Эдна догадывалась, что с Сильвией происходит то же самое, что только что случилось с ней самой: она выпускает пар, и не нужно обращать внимания на ее слова. — Я пошлю с вами Умника. У меня там остался еще один тяжелый больной.

— Надеюсь, мне не придется принимать роды.

— Ну, если что, то у вас получится не хуже, чем у любого другого человека. И Умник вам поможет, он молодец. Я дала женщине лекарство, чтобы задержать роды. И с вами поедет ее сестра.