Книги онлайн и без регистрации » Научная фантастика » Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Перейти на страницу:

И на дальней периферии сознания возникла дискомфортная, но будто бы совершенно чужая мысль. Что от всех этих разрушений никакими записками объяснительными не отбояриться.

И ясно, что разборки с начальством предстоят более чем серьезные. И лучше всего вообще просто исчезнуть. Пропасть без вести. Уйти в никуда.

Ну, какая бюрократия может иметь значение после всего пережитого.

Все было неважно.

Все малосущественно.

Он смотрел на руины умершего мира.

И видел зубы покойного, которыми тот еще будет пытаться прикусить. Он умер, но еще бредит жизнью.

Джой трусил у ноги, цокая когтями. Спокойный, многоопытный, верный пес.

И для Джоя ничто не было важно, кроме одного-единственного в его жизни человека — его маленькой стаи.

Каморка. Пишущая машинка с вкрученным в нее листком.

Листки с заметками.

Ведь для чего-то же писал?

— Когда же я писал это? — удивился Воронков.

Глаза побежали по строчкам.

«Ежели как-то так исхитриться и окинуть взглядом просторы доступного сему взгляду мироздания, то как-то, видимо, дойдет до ума правильность первой части фразы, начертанной на камине старика Эйнштейна: „Господь Бог изощрен, но не злонамерен“.

И он, видимо, действительно изощрен! Сколько всего в нашем, этом самом, таком сяком, мироздании наверчено. И как хитро все взаимосвязано. Да, точно — изощрен. Как терпеливый, искусный часовщик, задумавший не просто какие-то там особенные часы…»

Вроде бы сам писал, но читалось как нечто чужое и чуждое.

А интересно…

Рука небрежно шевельнула бумажки, лежавшие возле машинки.

По столу покатился белесый с выемками под пальцы, витиевато-гармоничный стержень. Воронков взял его.

«Инструмент!» — вспомнил он слова Художника.

Казалось, что само присутствие здесь этой волшебной палочки, забытой или оставленной на память, как-то электризует не то что воздух, но самую ткань реальности.

Ткань… Ткань реальности…

Последнее время этот образ стал привычным уже.

Мир бесконечен во времени, пространстве и многообразии, потому что растет, усложняется, будто вечный гобелен, который постоянно доделывает неутомимый ткач. А сонмы терпеливых художников украшают канву вышивкой в предусмотренных для этого местах… Но иногда художник увлекается и заходит за отпущенную рамку, слегка нарушает единый замысел изощренного ткача. И мир приобретает новые свойства…

Что-то заклубилось в голове от этих мыслей. И смутное понимание забрезжило где-то за туманом.

Белая птица — раскинувшая крылья, как раскрытая книга во тьме пещеры алхимика. Свеча, чей свет, зыбкий и нервный, вдруг начал наливаться краснотой. И тени в глубине…

Огромные сросшиеся кристаллы в туманной дымке над болотами играли гранями в рассветных лучах…

Воронков мотнул головой, стряхивая наваждение, и убрал стило в карман.

Да именно — стило! Верное название для таинственного инструмента Художника.

Глаз вновь зацепился за строки:

«…уже давно стало банальным сравнение — большой город похож на сложный живой организм, который хотя и неподвижен, но тем не менее растет вширь и ввысь, болеет…»

— Да, — пробормотал Сашка, — благоглупости, упражнения для беглости пальцев… На фига писал?

Строки были какими-то по-пионерски аккуратными и наивными донельзя, но было что-то в них важное, нестерпимо пронзительное:

«…так ли уж „не злонамерен“ сей искуснейший часовщик, направляя свое отточенное мастерство в незнаемые дебри? А ну как его механизм окажется столь тонок, что самую ткань времени зацепит какой-то острый зубчик его часов, да и нарушит? Выдернется одна только ниточка из нежнейшего шелка. Одна только неприметная складочка нарушит орнамент измеряемого полотна. К каким последствиям это может привести?

„От малых причин бывают большие следствия“, — говаривал якобы Козьма Прутков, сам-то бывший как раз малым следствием больших причин. Все в нашем мире так увязано друг с другом. Так утрясено и согласовано, что невозможно угадать, где и как отзовется „принцип домино“, когда ткнешь так, а выйдет эдак…

Часовщик точит шестерни, заостряет оси… Что случится тогда, когда он соберет часы? Какой механизм он запустит тогда, когда повернет ключик?

А пока? Пока Вселенная расширяется. На черном бархате светятся шестеренки, кровавыми капельками сверкают рубины, готовые стать опорами осей. Осталось недолго. Скоро, скоро все это займет места в тесном корпусе и ключ повернется.

Всякий творец — частный случай Творца и подчас сам не ведает, что творит, ибо: изощрен, но не злонамерен…»

— Философ, блин, — покачал головой Сашка, — Спиноза-с…

Но цинизм не спас от умиления. Как-то устало и малодушно Воронков растрогался. Вот ведь жил парнишка, делал оружие для души. Еще не понимая, как это ОРУЖИЕ может быть ДЛЯ ДУШИ. Не отдавая себе отчет.

Но не в состоянии переступить через свое отношение к этому.

Слишком много Воронков вложил в свое творение.

Вот так. Оружие, вещь вроде бы смертоносную, можно изготавливать в состоянии, близком к просветлению.

Бывало, задумывался: ну как можно любить оружие?

Не находил ответа.

По-другому он просто не мог и, не считая, тратил время и силы.

Только теперь понял, когда уже было поздно, понял как итог, что оружие не отнимать жизнь призвано. Оно призвано сохранять жизнь. По-другому могут думать только те, кто заглядывает в черный зрачок ствола, не догадываясь об истинном смысле этого величайшего в истории человечества изобретения.

Оружие дало жизнь человечеству. Спасло его — голого, почитай беззубого, лишенного когтей и всего прочего звериного арсенала человечка — от жестокой агрессивной среды. И впредь должно нести эту миссию, а не служить братоубийству.

Теперь — то Воронков это понимал и разумом и душой. И умилялся себе прежнему, не понимавшему, но чувствовавшему верно.

А вот эти листочки? Они-то были для чего? Для каких откровений записывались беглые, не оформленные во что-то большее мысли?

— Нам снова понадобятся настоящие книги, написанные твердой рукой на добротной бумаге, — прочел вслух для Джоя. — А? Каково? К чему это я? Когда понадобятся-то? Вопрос…

В чужих мирах, краях и странах начинаешь очень трепетно относиться к воспоминаниям. Листочки с заметками будили в памяти картины. Яркие картины из прошлой жизни…

Может быть, и писал их Воронков для вот этого момента. Для того, чтобы найти себя в себе?

— Ну, так что? Сматываемся? — подмигнул он Джою.

1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?