Ведьмин ключ - Глеб Пакулов

Суматоху эту в Ольвии наделал вечно возбужденный Астидамант, за что от коллегии архонтов, в полном составе явившейся на берег, выслушал много упреков, так как поэт перепутал порядок звонов, и вместо торжественного ударил тревогу. Покаявшись, но вполне довольный собой, поэт тут же набросал приветственные строки, не забыв упомянуть о себе – первоузревшем в образе парусов радостно-трепетные крылья благовестной Ники.

Едва корабль притерся бортом в стене волнолома, горожане хлынули на палубу в надежде добрых вестей и встречи с родными. В этой толкучке с корабля никем не замеченная сошла Опия, в простеньком плаще с капюшоном, бросив в каюте громоздкую шкатулку элефантовой кости, переложив ее содержимое в сумку. Она протиснулась мимо поэта, кричащего стихи не слушающей его толпе, прошла под городскими воротами в обезлюдевший город.

Радость на волноломе кончилась. Это она поняла по сникшему людскому гулу. Потом донеслись вопли – близкие оплакивали погибших. Гетера улыбнулась своему дому, семеня к нему поспешно, радуясь солнцу, усохшим плетям винограда, перехлестнувшим через каменную ограду, всему, чего могла еще так недавно лишиться. В щели капюшона блестел ее влажный глаз, в нем рябили тени пролетающих мимо деревьев. Она подбежала к своему дому, оглянулась, не видит ли кто ее возвращения, и, успокоенная, проскользнула в калитку.

Дом был пуст. Даже собака увязалась за слугами, всполошенными набатом Астидаманта. Гетера взбежала на крыльцо, прошла по залам в свою опочивальню, скинула плащ и немедленно ушла в бассейн. Когда, разморенная долгим купанием, завернутая в одну простыню, гетера вернулась в свою комнату, она от неожиданности вскрикнула: за мраморным столиком, уставленным баночками румян и белил, сидел, положив волосатые кулаки на ее сумку, старейшина скифов Ксар.

– Думал, ты потерялась совсем, – проговорил он. – Однако долго пропадала.

Многоопытная гетера постаралась не выдать испуга от внезапного появления Ксара, а разыграть удивление. Это у нее получилось.

– Плещусь себе и не знаю о госте дорогом. А он ждет, – заворковала Опия, встряхивая навесом мокрых волос. – Тебе интересно, где я была эти дни?

Ксар шевельнул рукой, будто отгрудил ее слова.

– К тебе приходили с моим золотом, и ты взяла его, – раздельно сказал он. – Теперь я пришел взять слова о деле. Ты выполнила то, за что я обогатил тебя?

– Он утонул, – ответила Опия. – Это не то, чего я хотела, но… Тебе-то мешал Лог? Не все ли равно – в моих он объятиях или его навечно обняла Кора? Если не угодила – верну золото.

Теперь Опия смотрела на руки Ксара, лежащие на сумке. Заглянул ли он в нее? Конечно. И увидел наконечник. Знает ли он, что это за штука и чья? Надо выяснить, и если что – уступить его с выгодой для себя. Но Ксар сам заговорил об этом, поначалу ошарашив сообщением:

– Придумываешь пустое. Хорошо бы утонул. Он жив, скрывается на каком-то острове.

Гетера ушибленно опустилась на скамью. Пальцы нервно комкали простыню, запахнутую на высокой груди.

– Нельзя обмануть Ксара, как нельзя напиться из двух ритонов сразу, – холодя Опию глазами, продолжал старейшина. – Лог хитрый, но дурак. Зачем связался с женщиной? Разве сам не мог передать персидам тайное оружие скифов?

– Лгун! – очнувшись от страшных слов, вскинулась гетера. – Наконечник обронил нищий в Боспорском порту! Хочешь – проверь. Этот человек еще на корабле.

Она ненавистно рассматривала Ксара и тяжело дышала, стиснув зубы. На щеках заалели пятна. Ее обвинили в шпионстве, в заговоре с персами, а она спасла от них сокровища, принадлежащие Элладе!

– Знал, кому обронить, а? – Ксар хитро прищурил глаз. – Нищий тоже в сговоре с вами?

– Ах, какой ты! – простонала гетера. – Что за сговор? За нищим охотились персы, потом погнались за нами. Нищий повторял одно: «Надо передать скифам». Он обронил, я подобрала. Вот как спасла это ваше… тайное оружие. Все просто!

– Так, пусть так, – постукивая пальцами по сумке, согласился Ксар. – Сейчас знать хочу, что дальше с наконечником делать будешь?

– Тебе не отдам, – капризно подобрала губы гетера. – Ты злой мужчина и плохо разговариваешь со мной. Отвезу вашему царю.

– Задумала хорошо. – Ксар поднялся, обогнув столик, вплотную подошел к Опии.

Запрокинув голову, большеглазая гетера белела испуганным лицом. Почувствовав, что необходимо оставить недобрый разговор. Опия совсем некстати зашептала:

– Раз Лог не утонул, я найду его и сделаю, как ты хочешь. Он будет мой навсегда. Я люблю его. Поверь, он не передавал персам наконечник. Я подтвержу это вашему Агаю.

– Ладно. – Ксар кивнул. – Теперь покажи мне свою баню.

Опия облегченно вздохнула, поднялась. «Благодарение богам, он успокоился, – подумалось ей. Помоется, совсем отмякнет… Но зачем берет мою сумку? Ведь согласился, сказал «ладно». Или боится оставить здесь без присмотра, а в бассейне отдаст мне?»

Гетера пошла впереди, оглядываясь на Ксара, бледно улыбалась. Старейшина вперевалку, по-беркутиному, мрачно шел следом. Опия отодвинула дверь в сторону, отступила с дороги, чтобы пропустить его в купальню, но Ксар взял ее за руку, силой втащил в бассейн и задвинул за собой дверь.

Весь октябрь Лог не выпускал из рук инструменты. Спал мало, но и во сне видел себя за работой над глыбой. Всего один раз отлучился он из потаенной мастерской: сходил в рыбачий шалаш и принес оттуда каравай хлеба с остатком сушеной рыбы. Когда кончилась еда, он ухитрялся ловить крабов – мелких и горьковатых на вкус, глушил доской рыбу. Дров по берегу острова было много: море возвращало затонувшие корабли обломками, приносило откуда-то издалека диковинные деревья с лохмотьями корневищ.

Наступали холода, но они не чувствовались в пещере, возле пылающего очага. Мастер рубил топором высохший на ветру и солнце плавник и, когда он весело сгорал, оставив грудку жарких, потрескивающих угольков, насаживал на рожни добытую рыбу, втыкал вокруг очага. Подрумяненная, она разваливалась в руках на белые ароматные дольки. Иногда Лог баловал себя мясом бакланов. Великое множество их селилось на карнизах скалы рядом с колониями чаек. Но чаек мастер не трогал. Помнил притчу рыбаков о человечьих душах, перекинувшихся в белых стонущих птиц.

И наступил час, когда Лог понял – все! Больше ничего ни убавить, ни прибавить к скульптуре нельзя. Она вырвалась из-под рук и теперь была и жила своей жизнью. Мастер даже не отступил, чтобы полюбоваться на нее со стороны. Знал – получилось. Усталый, сразу почувствовав себя неудельцем, поднялся на вершину скалы, уселся на камень и долго глядел в море, туда, где за туманным отчерком горизонта должна бы стоять Ольвия.

Он не скучал по людям, пока работал, и даже не вспоминал о них. Только черноглазая Ола являлась к нему во снах.

«Кто ты мне, жена? Боязно думать так о тебе, дочь царя. Пропасть-то какая выглубилась между нами. Пошире воды отсюда до Ольвии».