Хей, Осман! - Фаина Гримберг

- Это для нас должно быть важно, - сказал Куш Михал.

Затем он рассказал о несчастном происшествии, случившемся в Константинополисе. А случилось вот что.

Младший сын императора, Андроник[286], имел сильную наклонность к разгульной жизни и мотовству. Этот юноша наделал много долгов и отличался безмерным женолюбием. Однажды завёл он связь с продажной женщиной, каких в стольном городе византийцев немало водится; но эта была особенно известна красотой и бесстыдством. Юный отпрыск императора частенько хаживал к ней ночами. Но спустя какое-то время женщина стала избегать Андроника и откладывала свидания. Андроник принялся караулить, затаясь у дома прелестницы. Так он узнал, что она принимает нового возлюбленного. Раздосадованный Андроник решил расправиться с этим удачливым своим соперником. Ночью, когда незнакомец, кутаясь в плащ, приблизился пеший к жилищу развратницы, Андроник бросился из засады с обнажённым мечом. Однако удачливый любовник сдался не так легко. Начался настоящий поединок, и Андроник всё же одолел. Однако он не успел скрыться с этого проклятого места. Набежали стражники с фонарями, Андроника схватили и завели ему руки за спину. Тогда он громко назвал себя. Но тут осветили лицо убитого, откинув его плащ. И что же? Это оказался старший сын императора, наследник трона Мануил! Сгоряча император, узнав об этом ужасном деле, приказал заключить младшего сына в тюрьму. Сейчас Андроник уже освобождён, но к нему приставлены соглядатаи, отец не пускает его к себе на глаза. Потому в Константинополисе - уныние и разброд...

- И нужно нам действовать, как возможно быстрее! - заключил Михал. - Нужно действовать, покамест император не оправился от потрясения и не примирился с сыном...

И тут подал голос шейх Эдебали:

- Откуда ты, Михал Гази, - вопросил шейх, - откуда ты знаешь всё это? Слушая тебя, возможно подумать, будто бы ты и сам побывал в городе неверных, или у тебя там повсюду наставлены разузнавачи, а сродники твои живут на каждой улице поганого гнездилища неверных!..

Осман почувствовал, как досада накатила. В глазах чуть потемнело; чуял, как дрогнули губы под усами...

«Когда-нибудь я убью этого человека...» - спокойно и чётко прояснилось в уме... И далее ухитрилось ловко ввернуться продолжение фразы чёткой: «...я убью его, непременно убью, если только...» Ощущение зажатого рта сделалось в уме необыкновенно ясным, как будто и на самом деле он зажал себе рот ладонью...

Но Михал нисколько не смутился и не показал вида рассерженности, а отвечал на обвинительный голос шейха учтиво и внимательно:

- Многие греки наши имеют родичей в Константинополисе, я также имею там родичей, с которыми, впрочем, не поддерживаю никакой связи. Но когда в стольном городе случается такая беда, молва разносится куда как широко!..

Все удовлетворились ответом Михала, один лишь Эдебали ворчал. Какое могло быть принято решение? Только одно: следовало воспользоваться случившимся в Византии. Про себя, в уме, Осман подумал, что ведь непременно перед началом подготовки к действиям решительным должен быть ещё один совет полководцев. Но вдруг ему сделалось ясно, что не следует говорить об этом вслух. Он и промолчал.

Прошло ещё пять дней. Осман ни о чём не приказывал. Никто, однако, не упрекал его в бездействии. Верили ему и оттого полагали, что действия его и замыслы - верны, а если он не отдаёт никаких приказов, то, стало быть, так и надо; зачем-то, стало быть, выжидает...' Но Осман устал ждать, выжидать. «С чего это я вообразил, будто нечто произойдёт? - спрашивал он себя в уме. - Какие признаки, приметы мне были явлены? Нет, следует бросить пустые мечтания... Пустое, пустое...»

В день шестой Михал Гази спросил Османа, не хочет ли тот пригласить шейха Эдебали к себе для беседы с глазу на глаз.

- Без тебя? - спросил Осман. И в голосе его слышались неуверенность и некая выжидательность.

- Полагаю, я при вашей беседе не нужен, - отвечал Михал обыденно. - Да ведь шейху я не по душе. Не хочу дразнить его понапрасну...

Раздражение и разочарование охватили душу Османа... «Ничего не случится, ничего не случится, ничего не случится...» - билось в голове, позвякивало, будто бляшка на упряжи конской - под ветерком... А вслух Осман вдруг спросил:

- О чём же мне говорить с ним?

- Попробуй узнать, что он думает о выступлении против византийцев, да и обо мне, уж заодно...

- Он не любит тебя, ты сам знаешь, - глухим сделался голос Османа.

- Не любит, да. Но сколько же времени это возможно: не любить и бездействовать? Быть может, и он решится наконец убить меня, подослать убийц наёмных, или другое что... - Михал равнодушно замолк...

«Нет, случится!» - ударило в уме Османовом... Но более ничего не сказал...

Пригласил шейха для беседы с глазу на глаз. Услышал от него именно то, что и ожидал услышать. Шейх Эдебали настаивал, жёстко стоял на своём; говорил, что прежде всего нужно удалить всех неверных из числа полководцев Османа...

- Какое же это войско борцов за веру, если неверные заправляют в нём?! - Эдебали приподымал руки.

- Если ты говоришь о Михале Гази, то ведь он принял правую веру, - заметил Осман, будто нехотя. Спорить с шейхом и вправду вовсе не хотелось... Осман снова сомневался, понимал, сознавал, что обретается в этом томительном ожидании, выжидании...

- Все эти греки, они хитры! — заговорил старик горячо. - Нет в них искренности истинных верных. Нет, истинный правоверный - тот, кто родился от правоверных родителей!.. Все прочие - лжецы!..

- А как же отец Мальхун Хатун, старшей моей супруги? - полюбопытствовал Осман. - Ты ведь хорошо знаешь его, не так давно умер он, и память о нём сохранилась добрая...

- Я не стану говорить о мёртвых, - сказал шейх. - Скажу тебе только одно: истинному столпу веры правой не следует полагать старшей женщиной своего дома дочь обращённого, в ущерб дочери верного!.. - Шейх Эдебали замолчал сумрачно; с видом человека, исполнившего свой долг, пусть и во вред себе...

Сотни злых и жёстких слов готовы были сорваться с языка, но Осман, ощущая внезапное одеревенение губ, произнёс сдержанно:

- Я обдумаю сказанное тобой...

Шейх не выказал радостного удовлетворения, лишь вздохнул.

- Позволь мне проститься с дочерью, - попросил вдруг. Почтительность звучала в голосе.

- Проститься? - переспросил Осман, молясь в душе о том, чтобы уж в его-то голосе не слышалась радость!

- Да, султан Гази, - проститься. Я хотел бы уехать в Итбурну и пробыть там некоторое время. Видно, старость всё же начинает одолевать меня, скудаюсь здоровьем, скудаюсь... Позволь мне, султан Гази, проститься с дочерью...

Осман немного опустил голову, узоры ковра приблизились к его глазам: