Лорд Теней - Кассандра Клэр

– Готово, – объявил он. – Пошли домой.

Если он и заметил некоторое напряжение, то ничего не сказал, и всю дорогу они болтали о всякой ерунде.

Пикси с несчастным видом расселись на камнях, огораживавших сад рядом с домом. После того, как Эмма и Джулиан вытянули их из ямы, они предложили им еды, но только один согласился и в настоящий момент сидел, погрузив лицо в миску с молоком.

Самый высокий из фэйри пронзительно пропищал:

– Малкольм Фейд? Где Малкольм Фейд?

– Его тут нет, – сказал Джулиан.

– Уехал навестить заболевшего родственника, – подхватила Эмма, завороженно глядя на пикси.

– У колдунов не бывает родственников, – сказал пикси.

– Никто моих шуток не понимает, – пробурчала Эмма.

– Мы друзья Малкольма, – помолчав, произнес Джулиан. Если бы Эмма его не знала, она бы ему поверила. Он лгал с совершенно честным лицом. – Попросил нас присмотреть за домом, пока его нет.

Пикси принялись перешептываться тоненькими писклявыми голосами. Эмма стала прислушиваться, но не поняла ни слова. Они говорили не на эльфийском языке страны фэйри, а на каком-то гораздо более простом и древнем наречии. В нем было бормотание воды на камнях, острота и кислинка зеленой травы…

– Вы тоже колдуны? – спросил самый высокий пикси, отделившись от группы. Серый цвет его глаз был переплавлен с серебром, как в скалах Корнуолла.

Джулиан покачал головой и вытянул руку так, чтобы показать четкую руну войянс на предплечье.

– Мы нефилимы.

Пикси снова стали переговариваться между собой.

– Мы ищем Аннабель Блэкторн, – продолжил Джулиан. – Хотим забрать ее домой, где она будет в безопасности.

Пикси явно пребывали в сомнениях.

– Она сказала, что вы знаете, где она, – сказал Джулиан. – Вы с ней говорили?

– Мы знали ее и Малкольма много лет назад, – сказал пикси. – Смертные редко живут так долго. Нам стало любопытно.

– Можете нам сказать, – предложила Эмма. – Если скажете, мы вас отпустим.

– А если не скажем? – спросил самый маленький пикси.

– Тогда не отпустим, – сказал Джулиан.

– Она в церкви Портхэллоу, – произнес от имени всех остальных самый маленький пикси. – Все эти годы она пустовала. Аннабель ее знает и чувствует себя там в безопасности, да и высокого народа там почти не бывает.

– А далеко отсюда эта церковь? – спросил Джулиан. – А от города близко?

– Очень близко, – сказал самый высокий пикси. – Убийственно близко. – Он вскинул тонкие бледные руки, показывая. – Но сегодня туда нельзя. Сегодня воскресенье, и высокий народ толпится там, гуляет на церковном кладбище.

– Спасибо, – сказал Джулиан. – Вы нам очень помогли.

Дрю толкнула дверь спальни, и та открылась.

– Хайме? – прошептала она.

Ответа не последовало. Дрю прокралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она несла тарелку испеченных Бриджет сконов[52]. Когда Дрю попросила целую тарелку, Бриджет захихикала от одной ей известных воспоминаний, а затем велела Дрю не съедать их все, а не то растолстеет еще больше.

Дрю уже давно приучилась не есть много при незнакомцах, и не показывать виду, что голодна, и не класть слишком много еды на тарелку. Она ненавидела взгляды, которые на нее кидали, словно говоря: Ох, так вот почему она не худая.

Но для Хайме она была готова пойти на это. После того, как он освоился у нее в комнате – растянулся на кровати так, словно уже сутками там спал, а затем вскочил и спросил, нельзя ли воспользоваться душем, – она спросила, не хочет ли он есть.

Он опустил ресницы и улыбнулся.

– Я не хотел доставлять тебе хлопот, но…

Она отправилась на кухню и не собиралась возвращаться оттуда с пустыми руками. Так могла бы поступить напуганная тринадцатилетняя девочка, но не шестнадцатилетняя. Дрю не стала уточнять, на сколько лет с его точки зрения она выглядит.

– Хайме?

Он вышел из ванной в джинсах, натягивая футболку. Прежде чем футболка прикрыла его плоский живот, перед Дрю мелькнула черная татуировка – не метка, а слова, – змеившаяся по смуглой коже. Дрю молча таращилась на Хайме, а тот подошел и схватил с тарелки скон и подмигнул ей:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответила она.

Хайме уселся на кровать, рассыпая повсюду крошки; мокрые черные волосы завились. Дрю аккуратно пристроила тарелку на трюмо. Когда она обернулась, Хайме уже спал, примостив голову на руку.

Дрю присела на прикроватный столик, обхватила себя за плечи. В изгибах лица Хайме она узнавала Диего: словно кто-то взял Диего и сделал все углы его лица острее. Еще одна вытатуированная надпись окружала смуглое запястье Хайме, исчезая под рукавом футболки; Дрю пожалела, что не знает испанского настолько хорошо, чтобы перевести ее.

Она повернулась к двери, чтобы оставить его одного.

– Не уходи, – вдруг сказал Хайме. Дрю обернулась и увидела, что его глаза Хайме, а ресницы отбрасывают тени на высокие скулы. – Мне так давно не с кем было поговорить.

Она присела на край кровати. Хайме перекатился на спину, скрестил руки за головой. Он весь состоял из длинных конечностей и черных волос, и ресниц, похожих на паучьи лапки. Все в нем было немножко шероховатым – как всё в Диего было ровным. Дрю старалась не пялиться.

– Я видел наклейки у тебя на прикроватном столике, – сказал Хайме. Дрю купила их в магазине на Флит-стрит, когда выходила за сэндвичами вместе с Дианой. – Они все с ужастиками.

– Мне нравятся ужастики.

Он усмехнулся. Черные кудри упали ему на глаза, и он откинул их назад.

– Нравится пугаться?

– Ужастики меня не пугают, – сказала Дрю.

– А разве не должны? – В его голосе звучал искренний интерес. Дрю и не помнила, когда в последний раз кто-то искренне интересовался ее любовью к слэшерам и ретро-хоррорам. Джулиан иногда засиживался допоздна, чтобы посмотреть с ней «Отель ужасов», но она понимала, что это лишь потому, что он ее старший брат.

– Я помню Темную войну, – произнесла она. – Помню, как люди умирали у меня на глазах. Мой отец был одним из Затемненных. Он вернулся, но это… это был не он. – Она с усилием сглотнула. – Когда я смотрю фильм ужасов, я знаю: что бы ни случилось, когда он закончится, со мной всё будет в порядке. Я знаю, что все люди там – актеры и после титров разойдутся по домам. Кровь ненастоящая, и ее смыли.

Глаза Хайме были темными и бездонными.

– И у меня почти получается поверить, что ничего не было, – проговорил он. – Представить себе, что ничего не случилось.