Время банкетов - Венсан Робер

Что же до вас, господа, вы имеете право требовать чистоты тех установлений, какие вы так отважно защищали; ведь надо признать, что у нашей манифестации есть собственное лицо. Кто были самые энергические защитники общественного порядка в дни мятежей, в те дни, когда на мостовые наших улиц выплескивались бунтующие народные массы? К кому обращались люди? Кого призывали для охраны порядка? Кого? Вас, тех великодушных и патриотических жителей пригородов, лучшие представители которых собрались в этих стенах: впрочем, нужно сказать правду, в первые дни ваши бравые легионы вызывали сильнейшее недоверие…

Общественное мнение повсюду пробудилось; со всех сторон только и слышно, что о создании разных комитетов, а в большей части крупных городов уже состоялись многочисленные реформистские манифестации под водительством самых почтенных граждан. Другие собрания такого рода воспоследуют в скором времени. Повсюду готовится большой крестовый поход против избирательных привилегий и оккупации нижней палаты нашего парламента государственными чиновниками. Вскоре призыв к реформе прозвучит во всех концах Франции и население единодушно осудит систему, которая подавляет все великодушные чувства нации, втаптывает в грязь самые благородные ее традиции, пренебрегает заботой о ее заветнейших интересах, чтобы действовать заодно с самыми заклятыми врагами ее мыслей и чаяний.

Но власти, которые не желают никаких перемен, не пойдут, как слышно, ни на какие уступки, ни общие, ни частные. Один публицист, находящийся на хорошем счету у правительства, хотя и враждующий с г-ном Гизо, написал недавно в своей газете, что мы сейчас ближе к революции, чем к реформе. [Шум в зале.] Весьма возможно, что на вершинах власти испытывают неприязнь к самой мысли о каком-либо прогрессе и какой-либо реформе, а история учит нас, что к потрясениям и кровавым катастрофам приводят всегда именно эгоизм и безрассудное упрямство правительств. Однако революция 1830 года произошла слишком недавно, и мы не забыли ее уроков. [Нет! Нет!] Мы можем не сомневаться, что властям, несмотря на все их попытки сопротивления, не удастся победить общественное мнение. [Да, да!]

Если же все-таки случится так, что дерзкие и развращенные министры пойдут на меры насильственные и неконституционные как против прессы, так и против других свобод, какие у нас еще остаются, тогда, чтобы воспрепятствовать этой преступной агрессии, мы, я убежден, станем действовать все заодно, и, как прежде, судьбы Франции свершатся, а свобода не погибнет! [Прекрасно, прекрасно!]

Я полагаю, во-первых, что никто ничего не добьется от официальных властей, кроме разве что незначительных изменений в существующем законе, да и то как можно более поздно. Я полагаю, во-вторых, что реформа чисто избирательная не переменит нынешнего положения вещей, на которое все совершенно справедливо жалуются, и не поможет ни настоящему, ни будущему. Но я полагаю также, что движение, сообщенное с недавних пор общественному мнению, в том случае, если оно укрепится и распространится и если при этом каждый исполнит свой долг, может стать источником спасения Франции, лишь бы дикие доктрины, безрассудные речи и безумные теории, устрашающие большую часть нации, не отбросили ее в противоположный лагерь; лишь бы злоупотребление воспоминаниями о том времени, какое не сможет возвратиться, не превратило в глазах нации великую и священную Революцию, которую ей следует любить, чтобы повсюду насаждать ее благодеяния, в мрачный и кровавый призрак[655].

Говорят, что скоро будет принят закон против реформистских банкетов. Если его представят, обе палаты, преданные властям, конечно, его примут. Но я твердо убежден, что он не остановит движения нации. Колебания больше невозможны, и Франция должна выбрать между худшим из деспотизмов, деспотизмом, основанным на трусости и продажности, и свободой, завоеванной нашими отцами. Да поможет ей Господь в том великом сражении, которое скоро начнется: от исхода ее борьбы зависит участь всех народов, и тот, кто изменит ее делу, тот, кто откажется от требуемых жертв, совершит предательство по отношению ко всему роду человеческому[656].