Охотник за смертью: Восстание - Саймон Грин

— Значит, никто не погибнет? — поспешил спросить Мишель.

— Эту меру мы оставим на крайний случай. Мы избегаем кровопролития. Это слишком… очевидно. Поверьте мне, Мишель, мы попробуем добиться своего другими методами.

Мишель неохотно кивнул:

— А когда ваши мины взорвутся?

— Во время церемонии, — сказал иезуит. — Взрыв в прямом эфире. Представляете, каков будет рейтинг передачи?

— Вот видишь, милый, — сказала Лили, просовывая свою руку под локоть Мишеля. — Даже этот гадкий репортер пригодится. Все распланировано до последней детали. Нам ничто не может помешать.

Тоби Шрек несся по узкому коридору, то и дело поглядывая на часы и чертыхаясь. В жилом комплексе уже пробили отбой, и все нормальные люди ложились спать. Тоби и сам с удовольствием проспал бы недельку-другую. Уж больно сумасшедший день выпал сегодня на его долю. После неудачного разговора с Лили и Мишелем он успел обежать всю фабрику, пытаясь организовать многочисленные интервью и договориться о съемке тех декораций, которые еще можно было показать публике.

Разговаривать с Тоби соглашались только после прямых угроз с его стороны. Помогать ему не хотел никто. А заставить фабрику смотреться прилично трудно было даже ему, опытному специалисту по общественному мнению. Тоби видывал скотобойни, которые выглядели лучше. Но сейчас все это не имело значения. У него появился шанс взять потрясающее интервью, шанс, который выпадает человеку раз в жизни. И он не намерен был терять этот шанс просто потому, что цивилизованные люди в это время, видите ли, спят. Пусть все остальные передергивают плечами при виде него — пусть у них хоть отвалятся эти плечи! Одно-единственное интервью — и он будет знаменит.

Тоби попробовал бежать быстрее, но ему не хватило дыхания. Слишком много он весил. Слишком плотно обедал, празднуя свои маленькие и большие победы. В результате фигура Тоби совсем не подходила для бега. Ну и ладно, ну толстый он, ну и что? Никто же не смотрит на него во время интервью. Тоби пыхтел как паровоз, но скорости не сбавлял. Надо же было Флинну поселиться на другом конце жилого комплекса! Впрочем, винить в этом было некого — Тоби сам поселился в более приличной части комплекса, поскольку он в отличие от Флинна был аристократом. Тоби засопел. Ему не нравилось быть виноватым. Наконец он подбежал к нужной двери и прислонился к ней, чтобы перевести дух. Но уже через несколько секунд он забарабанил в дверь кулаками.

— Уходите, — произнес за дверью спокойный голос Флинна. — Я отдыхаю. Если вы — служащий этой фабрики, катитесь к черту. Если вы Тоби Трубадур, катитесь туда же, только без остановок. Вольфам рекомендуется сделать то же самое. Влюбленные могут оставить свои карточки у меня на компьютере. В полный рост, пожалуйста. Одежда необязательна.

— Откройте, черт бы вас побрал! — крикнул Тоби. — Вы не поверите, когда я скажу, кто согласился с нами поговорить!

— Скажите ему, пусть примет две таблетки аспирина и ляжет спать. Я поговорю с ним утром. В свое свободное время я общаюсь только с теми, с кем мне хочется. Если вам это не нравится, можете обратиться в мой профсоюз.

— Флинн! Это мать Беатриса из ордена сестер милосердия!

Наступила пауза, а затем щелкнул замок.

— Хорошо, входите. И пусть последствия этого падут на вашу голову.

Тоби выругался, пинком распахнул дверь и вихрем ворвался в комнату. С разлета он успел пробежать шагов шесть и… остановился как вкопанный. Дверь за спиной Тоби с лязгом захлопнулась, но он этого не заметил. Он не заметил бы даже, если кто-нибудь засунул ему в штаны гранату. Оператора поселили в небольшой, скудно обставленной комнатке. Здесь было бы голо и неуютно, если бы не налет женственности, придавший скромному жилищу нарядный вид. А главным воплощением этой самой женственности был сам Флинн. Оператор сидел на кровати в длинном вечернем платье. В одной руке у него был коктейль в высоком бокале, в другой — томик стихов времен французского декаданса. На голове Флинна красовался золотистый парик, а лицо было покрыто слоем умело нанесенного макияжа. Рабочие брюки и грубые ботинки уступили место колготкам в сеточку и туфлям на высоких каблуках, а ногти оператор выкрасил в ядовито-розовый цвет. И выглядел он во всем этом естественно и непринужденно.

Тоби закрыл глаза и потряс головой:

— Флинн, вы же обещали мне не делать этого. Мы с вами не в цивилизованном мире. Вас не поймут. И в первую очередь вас не поймут представители церкви Христа-Воителя. Они казнят вас за дегенеративные склонности, а меня — за то, что я был с вами знаком. А теперь вытряхивайтесь из этой упряжи и надевайте что-нибудь такое, за что нас с вами не повесят. Мать Беатриса не будет ждать вечно.

— Хватай мешки, — сказал Флинн. Он допил свой коктейль, вложил закладку в томик стихов и аккуратно поставил стакан и книжку на тумбочку. Только после этого он грациозно поднялся на ноги.

— Ладно, уговорили. Подождите снаружи, пока я надену на себя что-нибудь неудобное. И учтите, что ни для кого, кроме матери Беатрисы, я бы этого делать не стал. Эта женщина — святая.

Тоби вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Замок он защелкивать не стал, чтобы иметь возможность продолжать разговор, а в случае надобности предупредить Флинна о приближении постороннего. Оказавшись за дверью, Тоби снова тряхнул головой. Ну надо же, как ему не везет!

— Почему из всех операторов в мире мне достались именно вы, а, Флинн? За что мне такое?

— Вам срочно нужен был хороший оператор, а кроме меня с вами никто работать не соглашался, — объяснил Флинн из-за двери. — В конце концов, вы стали журналистом лишь потому, что хотели сбежать от дядюшки Грегора. Случилось так, что мне тоже срочно надо было покинуть планету. Мой последний поклонник принадлежал к одному из крупных кланов. Он тоже любил красиво одеваться — когда никто не видит, разумеется. Замечательный человек. Кроме всего прочего, поет йодль. Единственный из всех моих любовников, кто мог петь одновременно со всем остальным. Как у него звучали низкие ноты. Боже мой… А что он проделывал с гласными! Но мы поругались, и он почему-то решил, что я могу все рассказать, если мне хорошо заплатят. А этого он не мог себе позволить. Если кто-нибудь узнает о его склонностях, кланы больше не будут принимать его всерьез. Аристократ может быть выродком, но не глупцом.

Я понял, о чем он думает, и решил, что в моих интересах на некоторое время покинуть город и отсидеться в какой-нибудь дыре, пока он не остынет. Только поэтому я и согласился работать с вами, Тоби Шрек. Сами понимаете, что вы не слишком популярны в среде операторов. Специалист по общественному мнению, который никогда не был журналистом, но уверен, что лучше всех справится с этой работой. Надеюсь, вы понимаете, что в этом нет ничего личного. Насколько я вижу, работаете вы хорошо. Я имел дело с худшими партнерами.

Тоби нахмурился, но промолчал. Флинн говорил правду. Большую часть жизни он, Тоби, действительно формировал общественное мнение и боролся с плохим настроением Грегора. Коллеги его презирали, а семья не ценила. Никто не понимает, как трудно работать с общественным мнением. Но в душе Тоби всегда мечтал быть настоящим журналистом. Мечтал докапываться до правды и выводить на чистую воду высокопоставленных бандитов и взяточников, вместо того чтобы покрывать их. Но пока его не выгнали, у него просто не хватало духу оставить теплое местечко и уйти из клана. Зато теперь, на Техносе III, честолюбие Тоби разыгралось как никогда. Он еще покажет им всем, как надо работать! Наконец-то он может быть самим собой, а не прятаться в тени всемогущего Грегора Шрека. Впервые в жизни у Тоби появился шанс обрести самоуважение. Мать Беатриса никогда не давала интервью. А когда она огрела скороваркой репортера, пытавшегося выудить какую-то информацию у ее друзей с помощью шантажа, журналистская братия стала относиться к ней весьма серьезно. Здесь, на Техносе III, мать Беатриса была единственным человеком, который мог рассказать Тоби правду. Всю правду. Какой бы она ни была. И вот мать Беатриса согласилась дать ему интервью!