Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

назавтра приехал — и два пестера за час. Я не очень-то верил, а однажды бабушка рассказала. Лет тридцать назад она потеряла здесь золотые часики, лопнул ремешок. Ладно бы, но часики эти подарил дед, и бабушка верила, что часы до сих пор где-то здесь лежат и рано или поздно найдутся. Обязательно найдутся.

И я эти часы искал, разгребая прелые листья и сдвигая в сторону зеленый мох, я надеялся, что увижу золотой бок, мне казалось, что найти их должен именно я.

В тот год груздей мы тоже не нашли.

Мы приехали в Абросимово затемно и час шагали по ельнику, а когда добрались до Ивановой рощи, поднялось солнце. Роща сияла в росе, мы три часа бродили в березах. Грибов не было — ни волнушек, ни попутниц, ничего, но бабушка не унывала и собиралась гулять до вечера. Я в часы давно не верил, ну кто спустя тридцать лет станет искать в лесу часы? У бабушки имелась другая причина, но я не спрашивал какая, не хотел, чтобы она придумывала.

К одиннадцати мне надоело. Иванова роща стала чужой, она не встречала меня тем утром, я понял это. Я решил не дожидаться обратного поезда и отправился домой пешком. Тридцать километров. Я выступил в двенадцать и доковылял домой к семи. И скоро чужбина пошла вширь, дотягиваясь до всего, что я любил. Мой мир сдался и отступил, его деловито заняли другие люди, обжили под себя, обили сайдингом, окружили заборами, надстроили вторые этажи, воткнули трубы в горло родников и приделали лестницы, снабдили оградами и табличками. И скоро я сам стал чужим и научился отлично эти таблички составлять…

Вдалеке улицу Советскую переехала «шестерка» Хазина, или показалось, мало ли в Чагинске «шестерок». А чем, кстати, Хазин занят? И где живет…

Советская была безлюдна, а музей оказался закрыт, хотя никакой уведомляющей таблички не висело. Я попробовал посмотреть сквозь дверное стекло, однако ничего, кроме темноты, не увидел. На всякий случай постучал. Получилось неожиданно громко, и внутри здания кто-то шарахнулся и опрокинул железное ведро, оно с грохотом покатилось по полу, и этот кто-то его поймал.

— Эй! — позвал я. — Эй, я по делу!

Я постучал настойчивее.

— Мы с Бородулиным договаривались! У меня работа в архиве!

Но находящийся внутри открывать не собирался.

— У меня важная работа…

Но сколько я ни прислушивался, движения в музее больше не происходило.

Решил обойти вокруг. Запасной выход был, разумеется, тоже закрыт, но в одном из боковых окон горел свет. Я положил рюкзак на землю, подпрыгнул, ухватился за прутья решетки и подтянулся.

Давно я не подтягивался. И давно вел слишком беззаботную жизнь. И эта больница… Я в ней словно полгода пролежал. Одним словом, подтянуться получилось с дрыганьем и цеплянием кроссовками за стену и хрустом в локте.

За решеткой была комната, наполненная зверями. Чучелами — видимо, подарками Сарычева. Вероятно, готовилась большая новая экспозиция, и экспонаты выставки «Природа родного края» переместили в отдельную комнату. Тот, кто расставлял чучел, был, безусловно, затейник. Чучела стояли… чересчур осмысленно. Словно они собрались в кружок, чтобы обсудить побег, а в центре лампа.

Бородулин, похоже, псих. Я представил, как директор Бородулин вечером входит в комнату, включает лампу, садится на пол и читает вслух. А они слушают.

Интересно, тут нормальные остались? В здравом уме и крепкой памяти.

Кажется, он тоже собирал материалы по Чагинску. Бородулин собрался писать книгу, а тут появился я. Бородулин рассержен, он интригует, вставляет мне палки в колеса, не пускает в архив. Зачем тогда передал дискету?

Дискета вполне могла быть ловушкой.

Крепления начали вырываться из кирпичной стены, решетка дернулась, руки сорвались, я довольно больно свалился на гравий. По ребру левой ладони протянулась рана. Глубокая. Крови много, пришлось идти до колонки и промывать до белизны, чтобы очистить рану от ржавчины и столбнячных бацилл. Или вибрионов. Или что еще у них там заразного. Хорошо бы зашить…

В больницу не пойду, туда зайдешь — и неделю проваляешься в палате с треугольными кошками…

В библиотеке должна быть аптечка. Есть, вспомнил я, в кабинете Нины Сергеевны, рядом с огнетушителем. Зайти, заклеить руку, заодно проверить дискету Бородулина. Он ведь действительно мог подсунуть мне фуфло. Выдуманный Чагинск на дискете. Я бы выпустил книгу «Чагинск: славный путь», а потом оказалось бы, что в ней нет ни слова правды. А на первой странице фотография Механошина и его благодарственное слово. И издано с поддержкой администрации муниципального образования города Чагинска. Фактически оплачено из бюджета. Сказки и бредни за счет налогоплательщиков. Косяк. И прежде всего косяк Механошина. Лукавый город. Предводитель музея Бородулин, похоже, хитрец, надо быть осторожнее, как я об этом не подумал…

Я торопился к библиотеке, стряхивая в траву кровь с руки.

А есть еще главред Кондырин, со своими вескими чемоданами. В Чагинске зреет фронда. Вернее, заговор, ползучая фронда — это обычное состояние Чагинска, дождь идет уже давно, и, похоже, за спиной Александра Федоровича Механошина блистает бездна голодных глаз.

На дверях библиотеки висело яркое оранжевое объявление: «Уважаемые читатели и посетители! С сегодняшнего дня наша библиотека закрыта на плановую санобработку. Приносим извинения за доставленные неудобства! Администрация».

Санобработка. Дератизация. Уничтожение книжной моли и палочки Коха. Профилактории черной плесени. Оптимизация и списание.

Я обошел вокруг библиотеки, подергал дверь строящейся котельной, постучался в хозяйственный блок. Никого. Санобработка.

Кровь на порезе свернулась, можно не заклеивать, ладно, приложу подорожник… Что за странная ситуация — все закрыто сегодня… Придется опять в мэрию заглянуть, она вряд ли закрыта.

Я двинулся к мэрии, а навстречу Хазин на машине. Он с самодовольным видом курил, а на пассажирском месте сидела Зинаида Захаровна. Меня они не заметили — я привычно отступил в иргу. «Шестерка» направлялась в сторону клуба, и я двинул туда же, Хазина стоило повидать. Я попробовал сократить путь и свернул с Любимова в Печной проулок, раньше тут между заборами имелся проход до улицы Дружбы, но оказалось, что он вглухую зарос, так что я только сильнее промок, и пришлось возвращаться.

Культурно-спортивный центр «Дружба» был все так же убран шариками и гирляндами, над входом полоскалась кумачовая растяжка безо всякой надписи, видимо, тренировочная. «Шестерка» Хазина стояла от клуба сбоку.

В фойе кипела деятельность: школьники класса, наверное, шестого сколачивали транспаранты, красили плакаты, а человек десять с малиновыми лицами надували шарики.

Я поправил рюкзак, поднялся на второй этаж и заглянул в кабинет Зинаиды Захаровны.

— Добрый день, — сказал я.

Зинаида Захаровна поглядела на меня равнодушно.

— Зинаида