«Священные войны» Византии - Алексей Величко

Но, как это часто бывает, настроение толпы вскоре быстро переменилось. Спустя короткое время константинопольцы стали довольно скептически относиться к клятве Ираклона и потребовали венчать на царство сына св. Константина III Ираклия. И хотя патриарх Пирр уговаривал Ираклона проигнорировать это требование, царь все же явился в храм Св. Софии, где и произошло венчание маленького Ираклия. На головку мальчика был возложен венец, не так давно снятый с тела царственного деда отцом нового царя и подаренный Мартиной храму.

Как ни странно, это событие только раззадорило толпу, теперь обратившую свой гнев против патриарха Пирра. Либо весть о его истинном отношении к состоявшемуся венчанию облетела город, либо поведение архиерея в ходе праздничной службы смутило прихожан, но константинопольцы, среди которых было много иудеев, дерзко ворвались в алтарь храма Св. Софии и, овладев ключами храма, буйно прошлись по Константинополю.

При таких обстоятельствах патриарх ночью прошел в алтарь, снял свой омофор, возложил его на жертвенник и, добровольно отказавшись от сана, укрылся в доме одной благочестивой женщины. «Не отчуждаюсь от священничества, но отступаюсь из-за непослушного народа», – сказал он напоследок[797].

Поговаривали и, возможно, небезосновательно, что его смущал не столько гнев толпы, сколько реакция Мартины на венчание малолетнего Ираклия. Окончательно разойдясь в оценках на свершившиеся события с августой, Пирр и решился на этот шаг. Впрочем, по другой версии, гораздо более правдоподобной, поступок архиерея был обусловлен тем, что он поддерживал Мартину, впавшую в немилость толпы после воцарения Константа II. И потому практически был вынужден сложить с себя сан. Однако это не спасло его от последующих неприятностей: экспатриарх подвергся опале и был сослан в Триполис[798].

Но поступок Ираклона не внес успокоения – Валентин Аршакуни из Халкидона рассылал воззвания по провинциям в защиту наследников св. Константина III, а в самом Константинополе умело распускал слухи, будто смерть покойного императора – дело рук августы[799]. Положение Мартины становилось очень опасным, и она решила перекупить Валентина, направив к тому целое посольство.

Армянскому вождю, поставившему перед собой цель свергнуть Мартину и ее сына с трона, послы предложили должность комита экскувитов, подарки солдатам, но при условии, что он и войско дадут согласие на венчание царем малолетнего сына Мартины от Ираклия Давида, родившегося в один день с Ираклием, сыном императора св. Константина III. В обосновании этого предложения говорилось, что Давид уже имеет чин цезаря и теперь, как сын императора, должен получить и царский венец. Предполагалось, что сразу же после венчания Давид примет более благозвучное для царя имя Тиберий. Но до этого не дошло, поскольку Валентин Аршакуни отказался от предложенных условий, хотя среди посольства находился даже новый Константинопольский патриарх Павел II (641—654).

Вскоре после этого наступила развязка давно запущенной интриги. Мартина окончательно потеряла уважение при царском дворе, и о ней было составлено подложное письмо, будто августа желает физически устранить детей св. Константина III, выйти замуж за одного из римских полководцев и захватить власть в свои руки. Оглашение этого письма произвело страшное волнение, и ничто уже не могло спасти Мартину от гнева горожан. Ей отрезали язык, императору Ираклону и Давиду – носы, как признание незаконности царствия детей императора от греховного, кровосмесительного брака. После этого их сослали на остров Родос, где они впоследствии и умерли, забытые всеми людьми[800]. Наступило время нового, 27‑летнего царствования очередного потомка Ираклия Великого, богатое различными событиями.

Десятилетний император, довольно неожиданно получивший единоличную власть в Римской империи в свои руки, не сохранил своего первого имени. Официально названный при рождении Ираклием, он именовался на Востоке в народе Константом, а на Западе – Константином. В истории Византии он остался под именем Констант II, так будем называть его и мы.

Вступив в ноябре 641 г. во власть, юный Констант обратился с речью к сенаторам: «Родитель мой Константин при жизни отца своего, моего деда Ираклия, царствовал с ним довольно долгое время, а после него очень короткое. Но зависть мачехи Мартины прекратила все добрые надежды и лишила его жизни, и это она сделала для Ираклона, сына своего незаконнорожденного (выделено мной. – А. В.) от Ираклия. И ваш приговор с волей Божией справедливо лишил престола ее и сына ее, чтобы не видеть беззакония на Римском престоле, о чем особенно печется ваша отличная знаменитость. И потому прошу вас быть мне советниками и указателями общего благосостояния подданных»[801].

Разумеется, эта речь была составлена не царем, а кем-то из его помощников, но она верно отражает чаяния византийской общественности того времени, желавшей умиротворения государства и крепкой, справедливой, легитимной власти.

Хотя царь был совсем еще ребенком, вскоре все убедятся в том, что в душе он – сильный и мужественный воин. И надежды не обманули тех, кто стремился обеспечить ему императорский трон. Констант очень быстро освободился от опеки той военной партии, которая привела его к власти, и начал демонстрировать самостоятельность в государственных делах, сопряженную с твердостью, иногда граничащую с жестокостью. По счастью для Римской империи, ей вновь достался замечательный человек с ясным политическим сознанием, железной волей и недюжинными способностями, который никогда не бегал от опасностей, но смело шел навстречу им[802].

Уже буквально с первых минут своего царствования, оставшись без матери с одним младшим братом Феодосием, Констант II столкнулся с теми проблемами, которыми был пропитан тот век. Направленный еще императором Ираклоном в Египет, патриарх Кир сумел заключить с арабами мирный договор, который едва ли можно назвать выгодным для Империи. Арабы потребовали уплату дани, прекращения всех военных действий на 1 год, тем более наступательных военных операций, предоставления иудеям права жительства в столице Египта. И, главное – оставление римлянами Александрии (!) через 11 месяцев.

Когда об этих условиях узнали жители города, они едва не убили своего архиерея – того спасло арабское войско, появившееся у стен Александрии. Но и византийская армия, расквартированная в городе, окончательно пала духом: ее командиры заявили, что с арабами воевать невозможно, а потому следует подчиниться договору, заключенному патриархом Киром.