Друид - Клауде Куени

Проконсул ответил, что он с радостью примет это предложение. Он хотел, чтобы Ариовист ни мгновения не сомневался в том, что римляне желают продолжить переговоры, хотя на самом деле они уже готовились к битве. Тот факт, что именно меня и принца Валерия Прокилла Цезарь выбрал в качестве послов, которые должны были отправиться к Ариовисту, показался нам не чем иным, как признанием наших заслуг. По крайней мере, так мы думали сначала.

Вместе с германскими всадниками мы прибыли в лагерь Ариовиста. Нас буквально распирало от гордости — ведь меня и Валерия Прокилла должны были представить германскому вождю как послов римского народа и самого Цезаря.

Лагерь Ариовиста совершенно не был укреплен. В отличие от тех лагерей, которые римляне разбивали, делая привал или готовясь к длительному пребыванию на одном и том же месте, здесь не было никакого порядка. Похоже, огромная территория превратилась в палаточный городок всего лишь за несколько часов. Кое-где телеги поставили вплотную одна к другой, так что получилось импровизированное укрепление. Скорее всего, германцы располагали свои жилища таким образом, чтобы палатки, принадлежащие родственникам из одной семьи или клана, находились рядом. Когда мы появились в лагере, на нас почти никто не обратил внимания. Пока мы пробирались между палатками, нам то и дело приходилось пригибаться, чтобы увернуться от летевших в нас с разных сторон обглоданных костей. Повсюду у огня сидели германцы и жарили мясо на небольших кострах: было время ужина. Поглядывая на сопровождавших нас всадников и на других воинов в лагере, мы не уставали изумляться их высокому росту, крепкому телосложению и светлой коже, которую они натирали пеплом и жиром, чтобы та казалась еще светлее. Но больше всего нас удивляли их светло-рыжие густые шевелюры. В Галлии и в римских провинциях очень редко можно было встретить человека с таким цветом волос. Тогда мне казалось, что у германцев еще более экзотическая внешность, чем у темнокожих нубийцев или египтян. Во всяком случае, эти рыжеволосые великаны в самом деле выглядели устрашающе. Стоило мне лишь представить, с каким ожесточением они бросаются на врага, — и у меня по спине бежали мурашки.

Вход в палатку Ариовиста оказался открытым. Внутри громоздились горы мехов, тюки с тканями и одеялами. Казалось, будто это не жилище германского вождя, а шатер какого-нибудь торговца из Массилии. Больше дюжины молодых девушек — скорее всего заложниц из племени эдуев — сидели рядом с веселившимися воинами прямо на земле, устланной шкурами, и ужинали. Вдруг один из германцев, сидевший немного в стороне от остальных среди ящиков и бочек, поднялся и подошел к нам. Только сейчас я понял, что это был сам Ариовист. Мне показалось, что он одет гораздо скромнее, чем некоторые воины, ужинавшие в его жилище.

— Вот как! Цезарь решил прислать к нам кельтов! — закричал вождь германцев. — Значит, я оказался прав: он боится, что германские мечи могут попортить шкуры римских офицеров!

Валерий ответил:

— Ариовист, я Прокилл, принц гельвов и…

— Немедленно заковать этих шпионов в кандалы!

У нас не было ни малейшего шанса защититься. Как раз в тот момент, когда Ариовист повернулся к нам спиной, чтобы присоединиться к своим гостям, меня и Валерия Прокилла схватили за одежду, стащили с лошадей на землю и поволокли к кузнецу, который заковал нас в цепи. После этого несколько воинов отвели нас к месту, где четыре телеги образовали прямоугольник, внутри которого росло раскидистое дерево. К нему германцы приковали множество пленников. На телах некоторых из них я увидел раны. Примерно полдюжины человек лежали прямо на земле, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять: эти раненые долго не протянут. На четырех установленных прямоугольником телегах, которые напоминали низкие крепостные стены, тоже лежали раненые. Они тихо стонали и молились своим богам, упрашивая избавить их от мучений. Похоже, Прокилл, так же как и я, до сих пор не мог поверить в то, что события начали развиваться столь неожиданным для нас образом. Всего лишь полчаса назад мы гордились тем, что именно нам Цезарь доверил высокую честь вести переговоры с Ариовистом, представляя римский народ. Сейчас же мы стали пленниками вождя германцев. Мне оставалось лишь радоваться тому, что Ванда осталась в лагере римлян и не отправилась с нами.

— Друид, — зашептал мне на ухо Прокилл, — ты знаком с традициями и обычаями германцев лучше, чем я… Как ты думаешь, что они собираются сделать с нами?

— Прокилл, — ответил я, — думаю, что они сами еще не знают этого. Однако мне кажется, что я начинаю кое-что понимать…

Мой товарищ по несчастью с удивлением и нетерпением взглянул на меня. Я продолжил свою мысль:

— Мне становится ясно, почему Цезарь не отправил к Ариовисту кого-нибудь из своих легатов или трибунов, а выбрал именно нас с тобой. Цезарь решил пожертвовать двумя кельтами. Он догадывался, что германцы не отпустят тех, кого он отправит в их лагерь, чтобы договориться о месте проведения переговоров.

По лицу Прокилла я понял: он считает себя униженным. Цезарь оскорбил его достоинство, и этот факт, похоже, беспокоил его гораздо больше, чем близкая смерть. Я озирался по сторонам в надежде увидеть Люсию, словно она могла как-то помочь нам освободиться от кандалов.

Кое-где возле телег и палаток стояли стражники-германцы. Весь лагерь, казалось, был пропитан аппетитным запахом жареной свинины и ароматных приправ. Я присел на землю, Прокилл же, очевидно, считавший такую позу недостойной принца, остался стоять. Германец, который находился ближе всего к нам, обгладывал кость. Время от времени он поглядывал на пленников, прикованных к дереву. Его взгляд абсолютно ничего не выражал. Вдруг я заметил какое-то движение у него за спиной, в одной из телег, образовывавших прямоугольник. По смазанным известью волосам, торчавшим в разные стороны, словно иглы, я понял — это кельт. Сначала я не поверил своим глазам, но через несколько мгновений сообразил, что молодой кельтский воин, который лежал в телеге на животе, в самом деле начал медленно подниматься. Осторожно, чтобы не издать ни звука, он встал на колени позади германца, который ногтем грязного пальца выковыривал из зубов кусочки мяса.

Молниеносным движением кельт набросил на шею часового цепь, соединявшую кандалы на его запястьях, и тут же изо всех сил сдавил горло германца. Не издав ни звука, стражник рухнул как подкошенный. Кость, которую воин совсем недавно обгладывал с таким удовольствием, упала на землю. На шее молодого кельта я заметил массивный золотой обруч. Скорее всего, этот юноша принадлежал к одной из знатных эдуйских семей и был одним из заложников. Он ловко спрыгнул с телеги, придерживая руками цепь, которая сковывала его запястья. Молодой кельт как раз собирался, пригнувшись, обойти телегу, но в этот момент его грудь пронзило копье. Из-за другого воза, стоявшего напротив, вышел германец огромного роста и направился к юноше, который с искаженным от боли лицом схватился руками за торчавшее из его тела древко. Подойдя к кельту, германец взглянул на него и ударил кулаком в висок. Юноша рухнул и остался лежать на спине. Германец наступил ему на грудь, выдернул копье, вытер его испачканное кровью острие о клетчатые штаны своей жертвы и направился к одной из палаток с таким невозмутимым видом, словно ничего особенного не произошло. Ни один из прикованных к дереву пленников даже не пошевелился. Никто не сказал ни слова. Наконец, я увидел под телегой Люсию. Она жадно грызла кость с остатками мяса, которая выпала из руки часового, убитого молодым кельтом.