Ганнибал. Кровавые поля - Бен Кейн

– Благодарю, командир.

Тот коротко кивнул.

– Я ходил поговорить с Сервилием, чтобы выяснить, не можем ли мы перейти в контратаку, но обнаружил, что он умирает. Его легионеры перестали держать строй. Мне повезло, что я выбрался оттуда живым, – голос Коракса стал жестким и монотонным.

Квинт заставил себя задать вопрос:

– Значит, сражение проиграно, командир?

Ответом ему было молчание, которое сказало о многом.

– Да, – наконец заговорил Коракс. – Ганнибал – настоящий гений, сегодня он совершил невозможное. Будь прокляты его глаза! Лишь боги знают, сколько людей лягут здесь до наступления ночи…

Квинт посмотрел на Урса и увидел на лице друга такое же отчаяние, которое затопило его собственное сердце. Спасение от галлов не имело особого значения, если они до сих пор окружены.

– Что будем делать, командир?

– Сейчас постараемся избегать схваток с врагом. Соберем побольше солдат. Затем постараемся найти слабое место в строю противника, пробьем в нем брешь и направимся к реке – и к нашему лагерю. Если его будет невозможно оборонять, отступим на север.

Задача, поставленная перед ними Кораксом, казалась более сложной, чем покорение самых высоких вершин в Альпах зимой, но Квинт обнаружил, что полностью согласен с центурионом. Как и Урс. Когда Коракс рассказал о своем плане остальным гастатам, никто не стал возражать, даже Мацерио. Квинт не был удивлен. Центурион уже давно заслужил доверие, не только во время сражения у Тразименского озера, когда провел их через ливийские фаланги, но и потом, когда они вместе преодолевали многочисленные трудности. К тому же у них не оставалось выбора, если они не хотели ждать, когда с ними покончат карфагенские войска. Судя по ошеломленным лицам легионеров, погибли очень многие римляне, но Квинта такой исход не устраивал. «Да, я устал, – подумал он. – Да, потерпел поражение. Но я не жалкая овца, которая будет стоять, дожидаясь, когда ей перережут горло».

Предположение Ганнона о том, что его люди слишком устали, чтобы продолжать убивать, оказалось верным. К тому моменту, когда небо окрасилось во все оттенки розового и красного, предвещая ошеломляюще красивый закат, большинство ливийцев выглядели так, будто перепились. Они спотыкались, когда он отдавал приказ идти вперед, и с трудом могли поднять щиты и мечи, не говоря уже о том, чтобы убивать римлян. Во время одной из последних атак Ганнон потерял несколько солдат, когда горстка отчаявшихся легионеров заметила их усталость и пошла в атаку. Сейчас не имело смысла терять ценных людей, и ему пришлось вывести более половины фаланги из боя.

Это привело к тому, что слева от его строя возникло свободное пространство, куда тут же устремились римляне. Они пробивались поодиночке и парами, иногда большими группами. Лишенные оружия и щитов, ослабевшие и беспомощные, они исчезали в наступающих сумерках, точно побитые собаки. Ливийцы смотрели им вслед, но не могли помешать. Когда на прорыв пошел самый большой отряд легионеров, Ганнон разочарованно сплюнул на землю. Он хотел было начать преследование, но понял, что измученные люди на это не способны. К тому же рядом оставались другие легкие цели – легионеры, которые не пытались бежать.

Впрочем, теперь даже они представляли проблему. Небо темнело быстро. Стервятники, парившие над полем сражения целый день, исчезли. Даже ветер стих, и поднятая в воздух пыль начала оседать. Ганнон понимал, что очень скоро будет настолько темно, что им останется лишь покинуть поле битвы. Шум сражения затихал. Теперь слышались лишь стоны раненых и крики умирающих. Никогда прежде Ганнон не чувствовал такой усталости. Он сомневался, что сможет долго сражаться – ему жизненно требовался отдых. Однако ярость битвы все еще не покинула Ганнибала, и Ганнон знал, что у них хватит сил на одну или две атаки на оставшихся легионеров, и они сумеют убить некоторое количество врагов. Возможно, среди них окажется Пера.

Ганнон прошел вдоль рядов солдат, чтобы вдохновить их на новые усилия. Те стонали и ворчали; он даже услышал несколько тихих проклятий. Однако бойцы поднялись на ноги и выстроились в неровную шеренгу, всего около семидесяти воинов; остальные без сил лежали на пропитанной кровью земле. Только сейчас Ганнон заметил, что правая рука у каждого солдата по локоть перепачкана свежей и свернувшейся кровью. Казалось, их щиты полили алой краской, лица, шлемы и ноги вместе с сандалиями раскрашены красными брызгами. Они в буквальном смысле слова были покрыты кровью с головы до ног. Алые демоны. Существа из подземелий. «Наверное, я выгляжу так же», – с отвращением подумал Ганнон. Стоило ли удивляться, что римляне горестно выли, когда они к ним приближались…

– Это будет последняя атака, командир? – тихо спросил Мутт.

Ганнон бросил на него раздраженный взгляд.

– Я не знаю.

– Не думаю, что наши парни долго продержатся, командир. Взгляни на них.

Сам того не желая, Ганнон снова посмотрел на своих солдат и с удивлением обнаружил, что многие опираются на щиты, чтобы устоять на ногах. Большинство опустили головы, и Ганнону показалось, что он слышит храп. Затем его взгляд обратился к ближайшей группе римлян, состоявшей из сотни с лишним легионеров, которыми командовал раненый центурион.

– Я не позволю им спастись, – упрямо сказал Ганнон. – Ни за что.

– Только одна атака, командир. На большее наши люди не способны. В противном случае они начнут умирать.

Ганнон не хотел соглашаться, но понимал, что Мутт прав. Даже его помощник, способный маршировать целый день и не вспотеть, выглядел смертельно уставшим. Карфагенянин решил, что сам Ганнибал не стал бы возражать против прекращения сражения.

– Хорошо. Но я хочу, чтобы с центурионом было покончено перед тем, как мы отступим. Как только он будет убит, они дрогнут.

– Да, командир. Наверное. На это у нас хватит сил. – На залитом кровью лице Мутта сверкнули зубы. – А после этого мы сможем считать, что одержали победу?

– Да, пожалуй, Мутт. Даже проклятые богами римляне будут вынуждены признать свое поражение. Их армия практически уничтожена.

– Приятно слышать такие слова, командир.

– Это правда.

Впервые Ганнон позволил себе насладиться ощущением триумфа. Но, чтобы этот день стал окончательно успешным, ему было необходимо знать, что его отец и братья – даже Сафон – уцелели. Он понимал, что едва ли сможет найти их ночью, но утром обязательно займется поисками. И, если боги не будут возражать, они вместе отметят победу Ганнибала.

– Готов, командир? – спросил Мутт.

– Да. – Ганнон смотрел, как его помощник строит ливийцев, пытаясь выровнять первую шеренгу. – Последняя схватка, парни, и мы отдохнем, – хрипло сказал он. – Тот, кто прикончит легионера в шлеме центуриона, получит золотую монету.

Довольные солдаты сумели даже выразить подобие энтузиазма. Один нашел в себе силы, чтобы снова начать бить рукоятью меча по щиту. Ритм оказался заразительным. К нему присоединились еще несколько ливийцев, и Ганнон рассмеялся, когда ряды римлян дрогнули и отступили на шаг. Он хорошо видел центуриона, который находился впереди и проклинал солдат, не желавших больше сражаться.