Румо, или Чудеса в темноте - Вальтер Моэрс

Фрифтар хлопнул в ладоши, раздался гонг, и в стене, окружавшей арену, открылись сразу шесть ворот, прежде невидимых. Из них вышли шестеро вооруженных до зубов воинов.

Первый — горный великан с огромным золотым топором.

Второй — псович с трезубцем.

Третий — кровомяс с моргенштерном.

Четвертый — дикий свинот с двумя мечами.

Пятый — осир с косой.

Шестой — зеленый лесной карлик с копьем.

Стоя посреди арены, Рольф медленно поворачивался во все стороны, оглядывая противников. У самого Рольфа за поясом торчало четыре ножа.

Очнувшись в Беле, Рольф успел порядком поразмыслить над своим положением. Мыслил он так: хотя жизни его угрожала огромная опасность, ему уже приходилось выпутываться из безвыходной ситуации. Гораздо хуже то, что он не знает, где Рала. Рольф уверен: сестра жива — ее смерть он бы почуял. Значит, самое главное теперь — отыскать и освободить Ралу. План у него простой: драться до последнего вздоха.

Рольф еще раз обернулся, выбирая жертву. Меч? Нет. Коса? Нет. Копье? Да, разумнее всего первым обезоружить противника, который может напасть издалека. Значит, лесной карлик.

Звон и пламя

В голове у Рольфа вдруг раздался звон — больше никто в театре его не слышал. Будто кто-то задел струну, натянутую через все тело, от макушки до пят. Звук резкий, словно кричали от боли. Прежде с ним такого не бывало, однако он понял, что это значит: кто-то где-то прямо сейчас причиняет боль Рале. Рольф напрягся, как тетива лука, запрокинул голову и завыл. От этого протяжного воя на трибунах стих даже самый тихий шепот, а шерсть у всех шестерых противников встала дыбом.

В глазах Рольфа вспыхнуло белое пламя, и он унесся в свой мир. Тихонько зарычал, оскалил зубы, зажав между ними один из ножей, еще два держал в лапах: один — лезвием вперед, другой — назад. Сражение началось.

Зрители Театра красивой смерти уже видели, как сражаются вольпертингеры. За исключением двоих стариков, все они бились очень отважно. Давали фору любому сопернику. Но то, что вытворял со своими ножами этот вольпертингер, превзошло все ожидания зрителей. Он не просто быстро двигался — казалось, он мог оказаться сразу в нескольких местах. Ножи будто летали по воздуху: оглянуться не успеешь, как нож уже вонзился врагу в горло, в грудь, в спину или между глаз. Рольф носился по арене как вихрь, поднимая клубы желтой пыли. Кровь хлестала фонтаном. Время будто остановилось, пока шел первый бой Рольфа Лесса.

Танец Рольфа прервался столь же неожиданно, как и начался. Рольф, запыхавшись, остановился посреди арены, весь перемазанный кровью, будто художник — красной краской. В глазах его еще сверкало белое пламя, а враги полегли замертво. Зрители повскакали с мест, и Театр красивой смерти огласился небывалыми восторженными криками.

С АМУ ТИСОЙ!

Гаунаб подпрыгивал на троне, как бешеная обезьяна, колотил кулаками подушки и визжал от восторга.

— С аму тисой! С аму тисой! — вопил он. — Тастифанка! Отэт гертинперволь — тинисный нидожхук! Негий! Ожобаю вое! С аму тисой! С аму тисой!

— Да, фантастика, — механически перевел Фрифтар. — Этот вольпертингер — истинный гений в искусстве смерти. Внесу в список фаворитов.

Вдруг Гаунаб угомонился. Перестал подпрыгивать на троне и колотить подушки, а только смотрел отсутствующим взглядом и дьявольски ухмылялся. Фрифтар знал, в чем дело. Гаунаб Девяносто Девятый слышит голоса остальных девяносто восьми Гаунабов, и скоро, очень скоро, у него случится приступ бешенства.

Больше всего Фрифтар опасался, что припадок начнется в театре. И дело не в том, что весь Бел увидит. Просто в ложе, кроме Фрифтара и короля, никого нет — не так-то легко убраться с дороги и подсунуть Гаунабу жертву, на которой тот сможет сорвать злость. Ведь это все равно что оказаться запертым в клетке с львом, да вдобавок наступить ему на хвост.

Изо рта Гаунаба свесилась ниточка слюны, и он завертел головой туда-сюда. Губы беззвучно шевелились — вероятно, он отвечал остальным Гаунабам. Фрифтар вздохнул. Разумеется, он заранее продумал план на такой случай, но он был довольно унизителен. Советник встал на четвереньки за спиной Гаунаба и полез под трон, как ребенок, спасающийся от землетрясения.

И едва Фрифтар скрылся в убежище, как Гаунаб впал в небывалое бешенство. Театр огласился обезьяньим визгом, одним прыжком король вскочил на ограждение ложи, схватил за горло первого попавшегося стражника — огромного кровомяса, почти вдвое крупнее его самого, — и одним мощным рывком втащил в ложу. Тот будто попал в клетку к хищникам. Кровь брызнула во все стороны, зрители завопили от ужаса. Многие понаслышке знали о монарших припадках безумия, но свидетелями таковых до сих пор становились лишь приближенные ко двору. Теперешний припадок превзошел все ожидания. Гаунаб не успокоился, пока стражник не испустил дух. Затем король улегся прямо на труп и крепко уснул.

Фрифтар выбрался из-под трона. Зрители никак не могли прийти в себя, вытянув шеи, все разглядывали окровавленного безумца. Главный советник, ухмыляясь, склонился над храпящим Гаунабом. Судьба преподнесла ему очередной сюрприз.

ЗАЛОЖНИКИ

Укобах и Рибезель, взятые в плен, зашагали вперед, Румо последовал за ними, сжимая меч в кулаке.

— Ты ведь понимаешь, что посылаешь нас на верную смерть? — заговорил Укобах.

Румо не отвечал.

— Меня бросят в материнский суп, — захныкал Рибезель. — А Укобаха отправят в Театр красивой смерти. Как государственных изменников.

— Где Рала? — строго спросил Румо.

— Сто раз тебе говорили, — простонал Укобах. — Не знаем мы никакой Ралы. Мы вообще не водим знакомства с вольпертингерами. Видели Снежного Урса в театре, вот и все.

— Расскажи-ка про театр! — велел Румо.

— Опять? Мы же все рассказали! — снова заныл Укобах. — Ты знаешь про Бел, про города-ловушки и про весь наш проклятый подземный мир больше, чем многие местные жители. И все равно хочешь вернуть нас в этот ад. Это же смертный приговор!

— Пощады не ждите, — отрезал Румо.

Рибезель резко остановился и обернулся.

— А знаешь что? — начал он. — Ты вовсе не такой злодей, каким хочешь казаться. Ты еще ничего.

Румо и Укобах тоже остановились.

— Вот как? — удивился Румо. — Неужели?

— Так и есть. Будь ты по-настоящему жесток, прикончил бы одного из нас, на страх второму. Да и зачем стеречь двоих пленников, если хватит и одного? Нет, жестокий злодей поступил бы по-другому.

— Рибезель! — крикнул Укобах. — Зачем ты подсказываешь ему такое?

Румо задумался.

— Укобах, Рибезель! — вдруг воскликнул он. — Позвольте представить вам двух моих друзей.