Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марков. Здравствуй, Катя!
Общее молчание.
А ты что так удивилась? (Кивнув на Голубя.) Он что, тебе не сказал? (Голубю.) Что это за сюрпризы! (Оглядываясь.) Куда дел мои вещи?
Голубь. Какие вещи?
Марков. Мои, которые я тут оставил полтора часа назад. (Рассмеявшись.) Брось притворяться! Я же тебя знаю! (За кончик ремня вытаскивает из-под тахты чемодан.) Ты что думаешь, если вещи спрятал, так я уже и не уеду? Все равно надо ехать нам с капитаном. Через полчаса на поезд. Эх, ты!
Голубь. Отстань! Ничего ты не понимаешь! (Поворачивается к Ваганову.) Андрей Сергеевич, может, вы объясните, а?
Пауза.
Катя (отчаянно, почти плача, Ваганову). Ехать, сейчас же, сию минуту, за город, по снежку, да? Машину вызвал, скорей, да? (Бросается к Голубю.) Дядя Коля, как он смел, как он смел? (Не удержавшись от рыданий, выбегает в другую комнату.)
Молчание.
Марков. Значит, ты не знал, ты даже… (Подойдя к столу, приподнимает книгу и, незаметным движением скомкав записку, прячет ее в карман. Не вынимая рук из карманов, словно желая этим сдержать себя, подходит к Ваганову, говорит тихо, в упор.)
Уходи.
Ваганов. Алексей, я должен…
Марков. Ты мне ничего не должен. Мы с тобой потом объяснимся. Через год, когда я успокоюсь. А сейчас уходи, пока цел! Ну?
Молчание. Ваганов, растерянно оглядев всех, молча выходит.
Капитан (с неестественной бодростью). Вот, значит, какие дела!
Марков. Какие дела, капитан? Плохие, что ли?
Капитан. Да нет, чего ж плохие? Только вот ехать нам с тобой надо.
Голубь. Опять ехать? Ну, ничего, три месяца прозимовали тут с Катериной Алексеевной, еще позимуем.
Марков. Что?
Голубь. А вот то! То, о чем тебе давно бы самому догадаться пора! Учил, учил! Все без толку. Ты что, наше с ней письмо не получил?
Марков. Нет. Когда вы его послали?
Голубь. Поздно послали. Меньше месяца.
Марков. Значит, разъехались. (После паузы, посмотрев на Голубя.) Ну, прав, прав. Ты прав, а я виноват. Что дальше?
В дверях появляется не замеченная ими Катя.
Голубь. Ничего. Куда едете?
Капитан. На границу, на новые квартиры.
Голубь. А задержаться нельзя? Эшелоном, что ли?
Капитан. Эшелоном.
Голубь. И надолго?
Капитан. Если все спокойно будет, расквартируемся, да и в отпуск можно, ну, а если уж… сами понимаете!
Катя. Алеша!
Марков (оборачиваясь и беря ее за руки). Что?
Катя. Ты все-таки здесь, да?
Марков. Здесь, Катенька, здесь.
Катя. Ты скажешь, что тебе сделать, что уложить?
Марков. Да нет, Катенька, ничего мне не нужно. Все у меня есть. (Кивнув на портрет Кати, стоящий на столе.) Разве что вот это с собой дай. А впрочем, даже и этого не нужно. (Подойдя к чемодану, роется в нем.) Я уже одной девушки вожу с собой портрет.
Голубь. Это что еще за девушка?
Марков (доставая фотографию). Ничего, хорошая. Вот капитан одобряет, говорит – красивая.
Катя (глядя на фотографию). Это ты ко мне его послал, да?
Марков. Почему я? Он сам придумал: дай, говорит, съезжу, сфотографирую. Что же, говорю, съезди, сфотографируй. Я послал, я… Что же мне было делать? На письмо ты мне не ответила…
Голубь. Тут, брат, с письмами – тысяча и одна ночь…
Марков (прервав его). Не надо, догадываюсь…
Голубь. Ну ладно, едете, так едете. Но яичницу-то все-таки вам еще можно успеть поджарить?
Марков. Можно. Я уж капитану говорил про твои яичницы!
Голубь. Вот и очень хорошо! Я его себе в помощники возьму.
Капитан (с подчеркнутой готовностью). А то как же, конечно.
Голубь и капитан стремительно выходят.
Катя (им вслед). Куда же они? Ведь тут все в шкафу…
Марков (улыбаясь). Ничего, им это не важно. Они, кажется, просто считают, что нам с тобой надо остаться вдвоем.
Катя. А разве не надо?
Марков. Надо, очень надо, Катенька.
Пауза.
Ты меня простишь за это глупое письмо?
Катя. Что ж прощать, письмо как письмо.
Марков. Нет, не за письмо, за адрес прости. Простишь?
Катя. Зачем ты спрашиваешь?
Пауза.
Почему ты не ответил на мою телеграмму в поезд? Неужели ты не понял, как мне нужен был твой ответ?
Марков. На твою телеграмму?
Катя. Да, на мою телеграмму. Или ты не получил ее?
Марков. Да нет, я получил ее, но, видишь ли… (Махнув рукой.) Ладно, бог с ней, с телеграммой, и вообще со всем этим. Так уж вышло, что не ответил. (После молчания, задумчиво.) Был у меня, Катенька, один знакомый. Очень гордый был, между прочим, человек. Ему говорят: «Встань и поцелуй мне руку» (берет руку Кати и целует), а он сидит. Ему говорят: «Прошу тебя, встань и поцелуй мне руку» (опять целует ей руку), а он не целует. Глупый он был человек, да?
Катя. Глупый, очень глупый. (Бросившись ему на шею, чуть слышно, сквозь счастливые слезы.) Очень, очень, совсем глупый.
За дверью сильный шум и шарканье, производимое Голубем и капитаном, старающимися обратить на себя внимание.
Марков. Да входите же!
Голубь и капитан входят.
Ну, где же ваша яичница?
Капитан (переглянувшись с Голубем). Да вот, продуктов, оказалось, нет.
Марков. Что же вы делали?
Голубь. Искали.
Марков. Так все и искали?
Голубь. Так все и искали.
Марков. Ну, хорошо. Но хоть коньяк-то у тебя есть в доме?
Голубь. Откуда же? Предупреждать надо было, молодой человек!
Марков. А может, ты просто стал скуп и тебе жаль истратить на меня бутылку коньяку? Может, когда я вошел, ты спрятал эту бутылку за популярное сочинение Элизе Реклю «Человек и земля», которое все покупают и никто не читает? (Роется на книжной полке.) Постой, постой. (Достает бутылку, смотрит на свет, нюхает.) Коньяк?
Голубь. Молодец! Моя школа! Поймал старика. Катерина Алексеевна, штопор! (Открывая бутылку, капитану.) Ловко он меня поддел!
Марков (подражая Голубю). Три месяца назад, уезжая и не надеясь на ваши заботы, я заложил эту бутылку…
Голубь (перебивая его). Ладно, ладно. Молод еще смеяться над стариком. Лучше делом займитесь – посуду давайте!
Катя, вынув из шкафа рюмки, ставит их на стол. Голубь, покосившись на поставленную перед ним рюмку, меняет ее на чайный стакан и наливает всем, последнему – себе, доверху.
За добрую дорогу, во-первых! За скорое возвращение, во-вторых! Ну, а если уж гром грянет, – так за победу!
Пьют.
Марков (Кате, показывая на Голубя.) Ты тут построже с ним без меня. Хорошо?
Катя. Хорошо.
Марков.