Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

На персональном же уровне Аттила выгодно смотрится в сравнении со многими «цивилизованными», по общему мнению, греками и римлянами. Легендарная простота одеяния и образа жизни (одежда из кожи, деревянные чаши и блюда) являли собой полную противоположность показному великолепию и богатству имперских дворов Константинополя и Равенны. Несмотря на то что наказания его отличались особой жестокостью (любимыми их формами были распятие на кресте и сажание на кол), Аттила мог — как и подобает благородному правителю, не опускающемуся до мелочной мести — проявить милосердие и даровать прощение. К примеру, когда перед ним оказался Бигила/Вигилий, глава заговорщиков, замышлявших убийство Аттилы, король счел его столь ничтожным, что даже не стал наказывать. Эти, безусловно, в определенной степени характеризует Аттилу как человека благородного и не идет ни в какое сравнение с завистливой мстительностью Валентиниана III, собственноручно лишившего жизни своего главного полководца, Аэция, или злобной недоброжелательностью императрицы Евдоксии, подвергнувшей святого Диона Хризостома таким гонениям, что они свели его в могилу.

Аттила, знаменитый своими набегами на Восточную, а затем и на Западную Римские империи, видится нам рвущимся к власти мегаломаньяком. В действительности же у него просто не было другого выбора. Вместе с гуннским троном он унаследовал и склонность своих предков к войне. Именно она, беспрестанная и успешная, была тем единственным средством, которое объединяло гуннскую нацию и позволяло самому Аттиле поддерживать личную власть, не забывая при этом вознаграждать своих сторонников. Окажись он неспособным сохранить этот импульс — тут же был бы заменен кем-то другим (и почти наверняка — убит). Благодаря столь пространной реинтерпретации истории Аттила предстает перед нами скорее человеком своей эпохи и заложником обстоятельств, нежели Бичом Божьим.

Последний шаг в пропасть Запад сделал в 476 году, Восток же пережил его на многие столетия. Почему? За сотню лет до коллапса Запада Рим все еще представлял собой грозную силу с огромной армией, способной справиться с любым врагом и воевать на нескольких фронтах одновременно. Сражаться приходилось на огромной территории, растянувшейся на тысячи миль, от Рейна до Евфрата, как рассказывает Аммиан Марцеллин, армейский офицер, ставший историком, в своих «Деяниях» — великолепной картине жизни позднего римского мира в те времена, когда именно Запад считался более сильной половиной империи. Страницы этого труда изобилуют яркими и живыми картинами, но единственный намек на приближающуюся катастрофу мы находим в том месте, где автор описывает Адрианопольское сражение и последствия этого конфликта (приведшего к уничтожению армии Восточной империи и смерти ее императора), которые — по крайней мере, как казалось в начале — никоим образом не должны были сказаться на Западе. Тем не менее события следующих нескольких десятилетий показали, как обстояла ситуация в империи на деле: Запад имел серьезные, бессимптомные слабости, проявившиеся лишь после смерти Феодосия I (395 г.), тогда как Восток оказался гораздо более сильным и стабильным, чем то виделось в 378 году, когда, собственно, и произошло Адрианопольское сражение. Лучше понять эти различия мы сможем, сравнив две части империи по трем критериям.

Первый — границы. Запад с его чрезвычайно длинной границей — весь Рейн и Верхний Дунай — был в гораздо большей степени подвержен набегам варваров, нежели Восток, единственной головной болью которого оставался Нижний Дунай. (Персия, у ее восточной границы — потенциально представлявшая собой гораздо большую угрозу, чем любой варварский союз — являлась в то время цивилизованным и сильным государством, в целом соблюдавшим условия заключенных соглашений.) В отличие от Востока, бедные балканские провинции которого могли выступать в качестве своеобразной буферной зоны, амортизировавшей нападения варваров, что позволяло не только более богатым восточным и южным провинциям, но и Константинополю сохранять свою неприкосновенность, вся Западная империя — кроме, разве что, Африки — была полностью открыта для проникновения варваров: им стоило лишь перейти границу. К тому же, зачастую пресыщенные разграблением Балкан захватчики (к примеру, Аларих и визиготы) обращали свой взор в сторону Запада, чему на Востоке были только рады.

Критерий второй — экономика. Восток был гораздо более богатым и плодородным, нежели Запад, где огромные территории занимали леса и неосушаемые земли. Более того, на Востоке достаток, с его, в целом, справедливой налоговой системой и обеспеченными землевладельцами-крестьянами, был гораздо более равномерно распространен, чем на Западе, где богатые аристократы-сенаторы жили в необыкновенной роскоши, в то время как большая часть населения едва сводила концы с концами. Вдобавок ко всему, именно на бедняков, по большей части — возделывавших небольшие наделы земли крестьян, выпадала основная доля налогового бремени, — и это с учетом того, что им приходилось платить еще и ренту крупным землевладельцам, у которых они арендовали свои делянки. На большинстве западных территорий жили германские племена, которые, хотя и обосновались там на правах федератов, вообще не платили налогов. Сжатая до предела налоговая база, трудности с вербовкой в армию и огромные людские потери вследствие войн с варварами делали задачу западного правительства по созданию сильной, боеспособной римской армии практически неразрешимой. Налицо были все признаки усиливавшегося неравенства между двумя частями империи: на Западе — недовольство и снижение патриотизма, бегство тысяч бедняков в имения, принадлежавшие могущественным собственникам (что позволяло укрыться от сборщиков налогов и избежать продажи в рабство за долги), беззаконие или открытый бунт наподобие «Крестьянского восстания» багаудов; на Востоке — однородное, процветающее и постоянное население.

И наконец, третий критерий — управление. На Западе власть то и дело узурпировали честолюбивые римские полководцы или политики: Фирмий, Магн Максим, Евгений, Гильдо, Константин III, Констанс, Аттал, Иовин, Иоанн, Петроний Максим. Для сравнения: на Востоке за тот же самый период, 364–476 годы, произошло всего две попытки узурпации власти (Прокопием — в самом его начале, и Василием — в самом его конце), но оба захватчика оставались на троне недолго. На Востоке штат государственных гражданских служащих комплектовался за счет квалифицированных профессионалов, вышедших из средних слоев общества и потому менее склонных к взяточничеству, нежели их западные коллеги. На Западе продажа должностей (suffragium) носила эндемический характер, что в конце концов создало коррумпированную бюрократию, более озабоченную набиванием золотом своих карманов, чем служением государству. Родовые же общества, так называемые курии, когда-то составлявшие основу западной администрации, оказались деморализованными и дезорганизованными в результате неумеренных аппетитов Равенны. На Востоке же вся власть была сосредоточена в Константинополе, где сенат (состоявшей на государственной службе аристократии — сравните с западным клубом «великих господ»!) — наряду с армией, патриархатом, императором и консисторией — представлял собой часть единого, хорошо отлаженного механизма, осуществлявшего общее управление империей. Все части этого механизма вынуждены были работать в тесном взаимодействии, что позволило установить в государстве систему сдержек и противодействий. Более того, подотчетность и сотрудничество, существовавшие между всеми государственными департаментами, с годами лишь укреплялись. На Западе же, где государственный аппарат был более слабым и разобщенным, этого не случилось.