Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

В это время в Германии проходили выборы рейхсканцлера, в которых принимал участие и глава национал-социалистической партии Адольф Гитлер. Во время избирательной кампании он организовал кружечный сбор, собирая средства для помощи немцам, голодавшим в Советском Союзе.

Но, несмотря на голод, царивший в стране Советов, одной из самых известных европейских верфей «Бурмейстер и Вейн» («Burmaisterand Wain»), расположенной в Копенгагене, Советский Союз заказал строительство корабля, способного плавать из Владивостока в устье реки Лены. Это судно должно было получить название «Лена».

26 марта 1932 года газеты опубликовали очередное постановление ЦК ВКП(б):

«Пресечь всякие попытки принудительного обобществления коров и мелкого скота у колхозников, а виновных в нарушении директивы ЦК исключать из партии».

Но и это распоряжение Москвы на местах не выполнялось, поскольку ЦК присылало на места множество других постановлений, в газетах не публиковавшихся. И коров у колхозников продолжали отбирать.

23 апреля вышло ещё одно постановление ЦК – о перестройке литературно-художественных организаций. Оно требовало:

«Объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нём».

В связи с этим постановлением была ликвидирована РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) – та самая, куда незадолго до своей кончины так торжественно вступал Владимир Маяковский. Газеты также сообщили читателям, что по распоряжению ЦК образован организационный комитет по созданию единого союза советских писателей.

А Борис Пастернак неожиданно стал заниматься переводами. И не просто с каких-то зарубежных языков. Он стал переводить стихи грузинских поэтов, и 6 апреля организовал в Москве литературный вечер грузинской поэзии.

Аркадий Ваксберг:

«Происходили странные вещи: Маяковского – посмертно – “задвигали”, Пастернака – живого – старались возвысить. Сталин, похоже, возлагал на него какие-то надежды. Пастернак почувствовал себя в те годы “второй раз родившимся” (его поэтический сборник так и назывался: “Второе рождение”), славил “близь социализма” и выражал готовность “мерить” себя пятилеткой. Маяковский ушёл, громко хлопнув дверью…а гипотетический приход социализма отодвинул из “близи” в некую “фосфорическую даль”. Трудно поверить, что все эти, почти не зашифрованные, аллюзии не были поняты и раскрыты хорошо разбиравшимися в советских реалиях партийными и Лубянскими контролёрами, умевшими извлекать из художественных произведений ещё и не такой “подтекст”».

Валентин Скорятин тоже сопоставлял уход Маяковского и те новые реалии, что возникли вскоре после его самоубийства:

«77оэт «счастливо не дожил» – да простят мне читатели это кощунство! – до ликвидации всех группировок в тогдашней отечественной литературе и создания сталинско-ждановской казармы для неё – Союза писателей».

5 мая Корнелий Зелинский записал о том, как он три дня назад обедал у писателя Всеволода Иванова, который ему сказал:

«– О забастовке в Иваново-Вознесенске слыхал? Фабрикине работали будто бы 48 часов. Приезжал Каганович. Арестовали зачинщиков. А всё дело в продовольствии и только. И просили-то всего уравнять в снабжении с Москвой».

23 мая 1932 года в «Литературной газете» был напечатан фрагмент пьесы Сельвинского «Пао-Пао». Через какое-то время её опубликовал журнал «Красная новь». В 1933 году пьеса вышла отдельным изданием. И советские читатели ознакомились с новым произведением бывшего поэта-конструктивиста. О чём шла речь на этот раз?

В пьесе рассказывалась история, уже описанная Михаилом Булгаковым в повести «Собачье сердце». Там, как известно, знаменитый профессор Преображенский пересадил какие-то важные органы погибшего пьянчуги собачке Шарику, и в результате возникло похожее на человека существо, которое взяло себе фамилию Шариков.

Откуда Сельвинский мог узнать содержание повести, отобранной у писателя работниками ОГПУ и хранившейся на Лубянке, неизвестно. Но в пьесе «Пао-Пао» происходило то же самое: случайно погибал боксёр, и знаменитый хирург транспонировал его мозги орангутангу, который превращался в человека, становясь известным всему миру чемпионом бокса, хотя внешне продолжал походить на обезьяну.

Ситуация весьма занятная. Не менее занятна и кличка, которую носила обезьяна – её звали Пао-Пао. Откуда взялось это слово – Пао? Здесь Сельвинский явно пошёл по стопам Владимира Маяковского, который назвал одного из персонажей «Бани» мистером Понт Кичем. Для того, чтобы понять, что эта фамилия означает, надо было прочесть её справа налево.

Сельвинский, всерьёз обидевшись на Отдел агитации и пропаганды ЦК (сокращённо – ОАП) за запрет свой пьесы «Теория вузовки Лютце» (за что её и пришлось уничтожить), решил отомстить своим обидчикам и назвал обезьяну в своей новой пьесе Пао (Оап, если читать обезьянью кличку справа налево). Тем самым как бы впрямую намекая на то, кто же на самом деле возглавляет ОАП ЦК ВКП(б).

Для того, чтобы получше законспирировать свою дерзость, Сельвинский повторил ненавистное ему слово дважды, получилось Пао-Пао. И никто из читавших пьесу не увидел в этой кличке ничего особенного. Хотя, немного забегая вперёд, отметим, как отреагировала на пьесу «Пао-Пао» советская пресса. Журнал «Литературный критик» (№ 3 за 1933 год):

«Для литературного сноба книга Сельвинского написана занятно».

Но при этом тут же добавил:

«Сельвинский – враг, сознательно написавший пасквиль на советское время и социализм».

26 января 1934 года о пьесе «Пао-Пао» высказалась «Литературная газета»:

«Эта вещь Сельвинского была воспринята чуть ли не как издевательство над социализмом».

И это притом, что никто не докопался до истинного смысла клички Пао-Пао.

Но Сельвинский, вновь встретив критику в штыки, чуть позднее написал статью, в которой защищал героя своей пьесы, говоря, что, по его мнению, к нему относятся не так, как он того заслуживает:

«Писатель А.Фадеев, говоря о трагедии моей “Пао-Пао”, сказал, что за ней нет никакой правды…

Разве не так относились обыватели к пророкам, учёным, поэтам? Разве не требовали от Галилея отказа от его видения шарообразности земли? Разве от Дарвина не требовали признания божественного происхождения человека? Разве от Маяковского не требовали ямбов? Есть ли в таком случае за фантастическим образом “Пао-Пао” живая реальная правда? Да, безусловно есть. Тоска о необычном, когда его нет, и отрицание его, когда оно есть – характернейшая черта обывателя…

Не поступил ли Фадеев в данном случае как обыватель?»

Но вернёмся в год 1932-ой.

Именно тогда Илья Сельвинский сочинил два четверостишия, назвав их просто «Прелюд»:

Летом 1932 года Мартемьян Рютин сумел найти единомышленников и приступить к организации «Союза марксистов-ленинцев». Он начал писать «Обращение ко всем членам ВКП(б)», в котором откровенно заявлял: