Ланарк: жизнь в четырех книгах - Аласдар Грэй

Кровь в их жилах побежала быстрее. В руках почти не было напряжения, туман согрелся, словно сквозь него начали проникать солнечные лучи, слух ласкали приятные звуки: песня раннего жаворонка в небесах, затем воркование голубей и мерный стук, как если бы дождь хлестал по лесной листве. Однажды до них донеслось такое громкое журчание и скрип весел, что Ланарк направил фонарь на обочину, ожидая увидеть берег широкой реки, однако, хотя плеск воды усилился, вокруг был один песок. Далее послышались шаги и голоса невидимых пешеходов, шедших в обратную сторону. Пешеходы следовали группами по двое-трое, ведя тихий, неразборчивый разговор, только одна пара вроде бы спорила.

«…Форма жизни, как мы с тобой».

«…Здесь папоротники и трава…»

«Что особенного в траве?»

Когда Ланарк с Римой проходили сквозь невидимую толпу неумолчно щебетавших детишек, им в лицо брызнули настоящие капли дождя, туман окрасился в золото и испарился. По волнистой песчаной местности бежала к горе на горизонте совершенно ровная дорога, местами заключенная между высоких обочин. По холмам предгорья (дождь как бы присыпал его серебряным порошком) были разбросаны крохотные фермы, поля и леса; меж снежными пиками, составлявшими вершину горы, плавали, опускаясь, облака, а над всем этим царила радуга — разноцветная арка в три четверти круга, мягко сиявшая на сияющем небе. Улыбнувшись Ланарку, Рима ухватила его за обе руки:

— Ты хорошо сделал, что увел меня из той дыры. Иногда ты бываешь очень даже неглупым.

Поцеловавшись, они пошли дальше. Спустился туман, и странности земного притяжения на дороге заставили их снова взяться за руки. И снова они облегчили себе усилия, пройдя этот отрезок в полузабытьи. Наконец Рима произнесла:

— Мы уже почти пришли.

Рывком пробудившись, Ланарк увидел перед собой высокую каменную стену. Он включил фонарь, и в потоке света перед ним предстала железная дверь с надписью:

АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД 3124

ХОДА НЕТ

Рима села, прислонившись спиной к двери, и сложила руки. Ланарк созерцал надпись, стараясь не верить собственным глазам. Рима попросила:

— Дай мне чего-нибудь поесть.

— Но… но… но этого не может быть! Не может быть!

— Ты обогнул те колесницы, и мы вернулись той же дорогой.

— Это точно другая дверь. На ней больше ржавчины.

— Номер тот же. Дай мне рюкзак.

— Манро говорил, что дорога ясно размечена!

— Ты что, оглох? Я умираю с голоду! Дай же мне, черт возьми, рюкзак!

Ланарк сел и положил рюкзак между собой и Римой. Она открыла его и принялась за еду. По щекам ее катились слезы. Ланарк обнял ее за плечо, но она стряхнула его руку, и он тоже начал жевать. В зоне он не испытывал пока ни особого голода, ни жажды; еда показалась ему безвкусной, и он сложил ее обратно в рюкзак, но Рима бешено работала челюстями, словно это была своеобразная форма мести. Она поглощала финики, инжир, говядину, толокно и шоколад и все это время не переставала плакать. Не сводя с нее испуганного взгляда, Ланарк робко произнес:

— Ты съела уже больше половины припасов.

— Ну?

— А ведь у нас впереди долгое путешествие.

Откликнувшись то ли стоном, то ли смешком, Рима доела все остальное, откупорила фляжку с бренди, сделала два больших глотка и, пошатываясь, удалилась в туман. Сквозь муть Ланарк различил, как она опустилась на колени у дороги, и услышал, что ее рвет. Вернулась она бледная, положила голову Ланарку на колени и тут же заснула.

Вначале Ланарку было приятно ощущать на коленях груз. Глядя на ее лицо, похожее во сне на личико ребенка, он преисполнился чувством превосходства, с примесью нежности и печали — как бывает обычно, когда смотришь на спящего. Но сидеть было жестко и неудобно, и Ланарк начал тяготиться своей позой. Мысли его были заняты дорогой, тем, куда бы с нее свернуть. Неподвижность требовала усилий, мышцы болели. Наконец он коснулся губами век Римы.

— В чем дело? — спросила она, открыв глаза.

— Рима, нам пора.

Она выпрямилась и убрала назад волосы.

— Если ты не против, я лучше останусь и подожду тебя здесь.

— Не исключено, что ждать придется долго. Я отказываюсь умирать у дверей заведения, где наломал дров.

— Наломал дров? Наломал дров? В жизни не слышала такого бреда.

Не зная, как ее успокоить, он ляпнул наобум:

— Я тебя люблю.

— Заткнись!

Его гнев вырвался наружу.

— Мне нравится, как в трудных обстоятельствах ты разом отбрасываешь прочь и мужество, и рассудок.

— Заткнись! Заткнись!

— Раз уж мы решили, что держать себя в руках не обязательно, дай мне, пожалуйста, бренди.

— Нет, бренди нужно мне.

Ланарк поднялся на ноги:

— Ну как, ты идешь?

Рима скрестила руки на груди. Он резко бросил:

— Если тебе нужна аптечка, можешь взять в рюкзаке.

Рима не пошевелилась. Он униженно взмолился:

— Пойдем, пожалуйста.

Рима не пошевелилась.

— Если погромче постучаться, кто-нибудь, может, откроет.

Рима не пошевелилась. Ланарк положил рядом с нею фонарь, пробормотал: «Прощай!» — и пошагал прочь. Вприпрыжку спускаясь с первого холма, он ощутил толчок в спину. Обернулся и увидел Риму, запыхавшуюся, всю в слезах.

— Ты хотел меня бросить! Бросить одну в тумане!

— Я думал, ты этого хочешь.

— Ты тупой негодяй.

Ланарк проговорил неловко:

— Ну ладно, давай руку.

Они взялись за руки, и Ланарк тут же обессилел. Все тело у него болело. Он не мог даже хорошенько сжать пальцы Римы. Рима сама держала его за руку и вела вперед. Ему было неприятно ее касаться. Хотелось лечь и заснуть. Стараясь выдать свою нетвердую походку за небрежную, он думал злобно: «Скоро она устанет меня тащить», но Рима преодолела большое расстояние без единой жалобы. Наконец, настроившись беспечно, он сделал вид, что напевает себе под нос. Остановившись, Рима вскричала:

— Давай же помиримся, Ланарк! Пожалуйста, пожалуйста, ну почему бы нам не помириться?

— Я слишком устал, чтобы мириться. Спать хочу.

Всмотревшись в его лицо, она расслабилась и просияла.

— Я думала, ты меня ненавидишь и хочешь от меня отделаться.

— Так оно и было — тогда.

— Давай сядем. Я тоже устала, — проговорила Рима весело и села на дорогу.

Ланарк предпочел бы песчаную обочину, но слишком устал, чтобы возражать. Он лег рядом с Римой. Она погладила его по волосам, и он почти уже погрузился в сон, но, почувствовав что-то странное, сел.