Узурпатор - Энгус Уэллс

Целый куст молний вонзился в потолок тронного зала, и каменный свод с грохотом обрушился. Однако ни один из осколков не смог проникнуть в светящуюся лазурную сферу. Казалось, сияние талисманов защищало не только от пламени.

Он позволил себе слиться с этой силой, и спокойная, ясная мощь наполнила все его существо. Рука сама поднялась над головой. Голубое сияние обрушилось на Посланца и отбросило его, словно тело колдуна было невесомым. Он упал у подножия трона и медленно, очень медленно начал подниматься на ноги. И Кедрину показалось, что к угрозе, исходящей от Посланца, теперь примешиваются страх и сомнение. Юноша снова поднял руку. На этот раз Уинетт последовала его примеру. С их пальцев одновременно сорвались тонкие лучи света, и Тоз, не успевший подняться, бессильно покатился по каменному полу.

Кедрин и Уинетт поднялись по оплавленным ступеням туда, где раньше стояли троны — не задумываясь: они просто знали, что так необходимо. Теперь Высокий Престол превратился в бесформенную глыбу. Это было неважно. Казалось, ни Избранный, ни его возлюбленная не замечают ничего, кроме отвратительного создания, которое скорчилось на полу. Оказавшись наверху, они вновь воздели руки.

Однако на этот раз Посланец был готов к нападению. Лазурные лучи столкнулись с потоком багрового пламени, и по залу прокатился удар грома. Стены зашатались, с полуразрушенного потолка посыпались камни. На миг нестерпимо яркая вспышка ослепила обоих.

Когда к ним вернулось зрение, Тоз уже торопливо пробирался вдоль стены, превратившись в подобие гигантского паука. Каждый его шаг оставлял на каменных плитах дымящуюся вмятину. Кедрин и Уинетт вновь нанесли удар. Посланец закричал от боли и ужаса и отпрянул; отвратительные конечности, которые уже не были руками, взметнулись, пытаясь отразить потоки лазурного сияния. Но силы были неравны. Против слуги Эшера была не только мощь Госпожи. Сила этих двоих родилась из сострадания, верности друг другу и любви, которая помогала им преодолеть испытания. И ярость Посланца отступала перед этим простым величием. Он слабел — Кедрин чувствовал это, — им овладевал страх. Благодатная сила гнала его, опустошала… и, наконец, он скорчился в углу, даже не пытаясь бежать.

Кедрин сжал руку Уинетт — как прежде, когда она дарила ему зрение. Поток лазурного сияния вновь вырвался из их ладоней. Пламя все еще окружало Тоза, но становилось все более темным. Рубиновое свечение перешло в густой пурпур. Потом клочковатый кокон, окружающий колдуна, стал черным, словно не излучал, а поглощал свет, и лишь в самой сердцевине трепетал багровый сгусток. Вскоре тьма скрыла Посланца целиком. Рука об руку Кедрин и Уинетт начали спускаться с возвышения. По мере того, как они приближались, сияние талисманов усиливалось. Темное облако таяло, превращаясь в ажурное переплетение туманных нитей, а в его середине пульсировал сгусток темно-алого пламени… и оттуда раздался хныкающий крик:

— Спаси меня, Господин! Умоляю тебя!

Звук нечеловеческого голоса заполнил ротонду. Слова тонули в оглушительном грохоте, но в каждом слоге звучало жестокое, неумолимое презрение.

— Ты снова подвел Меня.

— Эшер! Эшер, я верен Тебе! Спаси меня!

Этот вопль был полон отчаяния. Кедрин и Уинетт, не останавливаясь, шли вперед, сияние, которое лилось с их рук, разрасталось и становилось все ярче.

Внезапно паутина, защищавшая рубиновый сгусток, исчезла, и вокруг него ослепительно засияла бело-голубая сфера. Зал наполнился зловонием, похожим на запах горящей плоти, и громоподобный голос, потрясая стены, произнес лишь одно слово:

— Мое.

Рубиновое пламя вспыхнуло последний раз, потом его цвет стал меняться. Голубое сияние таяло, огненный сгусток в центре сжимался, белея и словно раскаляясь, наконец превратился в ослепительную точку — и исчез.

Кедрин заморгал и перевел дух. Лазурное сияние уже не окружало его и Уинетт. Потом он понял, что по-прежнему сжимает в руке талисман. Однако голубой камень уже погас. Юноша помотал головой: перед глазами у него все еще плавали разноцветные пятна. Там, где исчез Посланец, на оплавленном мраморе чернело пятно. В воздухе висел маслянистый дым, пахло тлеющей тканью и жженым металлом. Пальцы Кедрина все еще сжимали руку Уинетт. Он повернулся к жене и выпустил ее ладонь — лишь затем, чтобы положить руки ей на плечи. Уинетт обвила его стан руками, их взгляды встретились.

— Мы его уничтожили, — прошептала она, словно сама не могла поверить в происходящее.

— И спасли Королевства, — отозвался Кедрин.

— Он мертв?

— Не знаю… — внезапно юноша понял, что безумно устал. — Не знаю, могут ли такие, как он, умереть.

— Но он исчез.

— Исчез.

Юноша сжал ее в объятиях — и радовался этому так же, как радовался победе.

— Мертв он или нет, но он исчез, и мы победили.

Они обернулись и словно впервые увидели хаос, который царил вокруг. Зал был усеян обломками камней. Престол правителей Андурела превратился в бесформенную глыбу, останки Сестры Теры с трудом угадывались среди потеков расплавленного камня. По полу протянулись глубокие борозды. Купол обрушился почти полностью, стекла в окнах были выбиты, и холодный ветер носил по залу пепел и дым. Кедрин и Уинетт поспешили прочь.

От большой деревянной двери осталась лишь куча золы, которая еще курилась. В прихожей столпились перепуганные люди; никто не мог даже гадать, кто — или что — победит в этой битве. Жители Андурела жались к стенам. Похоже, они расступились, чтобы дать дорогу воинам Хаттима — а потом те и другие остались стоять там, где их застала весть о чудовищном открытии. Знать и слуги, воины и горожане — все различия были забыты перед лицом того, что происходило в тронном зале. Когда Кедрин и Уинетт вышли, прихожую огласили радостные возгласы. И неважно, что одни прежде поддерживали Хаттима, а другие не доверяли ему.

Радость объединила всех.

Сияющая лысина Галена Садрета была видна издалека.

Рядом с лодочником, усмехаясь, стоял Браннок, а чуть в стороне — Эшривель. По ее бескровному лицу струились слезы. У ног принцессы ничком лежал Хаттим Сетийян, из его спины торчал нож. Заметив Кедрина, Браннок присел, потянул за рукоять и аккуратно вытер лезвие об изысканную одежду узурпатора.

— Он пытался сбежать, — полукровка невинно пожал плечами, протягивая Кедрину королевский медальон. — Пришлось его остановить.

Кедрин кивнул. Он больше не чувствовал жалости к галичанину. Хаттим сам избрал свой путь — путь, на котором Андурел и Королевства ждали лишь бедствия.

— Где мои родители? — спросил Кедрин. — И где Тепшен?

— Пошел их искать, — отозвался Браннок. — Ты представляешь, Хаттиму, по крайней мере, хватило совести держать их под домашним арестом.

Кедрин вздохнул и повернулся к Эшривели, еще не зная, что ей сказать. Но принцесса покачала головой и заговорила с явным усилием.

— Я не знала… Я любила его… но как будто не видела, что он творит. Это было как наваждение.