Иосиф Григулевич. Разведчик, "которому повезло" - Нил Никандров

* * *

А что стало с Дефрутосом, которого аргентинская охранка подвергла столь жестоким пыткам?

Освободили его из застенков «Сексьон Эспесиаль» в июне 1945 года по амнистии президента Аргентины Хуана Перона. Виктор уехал в Уругвай и попытался устроиться на работу в отделение ТАСС в Монтевидео. Выглядел он понурым, изможденным, в глазах его не было прежнего огонька. Из-за отсутствия половины зубов говорил невнятно, требовалось усилие, чтобы его понять. От былого щегольства не осталось и следа, хотя брюки были выглажены, а ботинки начищены.

После наведения соответствующих справок о личности просителя заведующий бюро ТАСС сухо, ничего не объясняя, отказал Дефрутосу. Тот пронзительно взглянул и, перед тем как затворить за собой дверь, прошепелявил по-русски:

«Да здравствует пролетарская солидарность!»

Об этом инциденте с возмущением рассказывал сам корреспондент ТАСС.

Больше Дефрутос в «поле зрения» советских учреждений в Южной Америке не появлялся.

* * *

Как сложилась судьба членов Д-группы?

После тех драматических событий прошло более пятидесяти лет. Сейчас никого из участников отважных диверсионных операций в Буэнос-Айресе нет в живых. Феликс Вержбицкий, благодаря помощи адвокатов КПА, сумел вместе с семьей перебраться из Буэнос-Айреса в Монтевидео. После прибытия в уругвайскую столицу он стал предпринимать шаги для принятия советского гражданства и переезда в Советский Союз. Однако некая черствая рука начертала на его прошении: «В порядке общей очереди». Мол, былые подвиги — не предлог для льготного въезда. Все надо делать в рамках Указа Президиума Верховного Совета СССР от 30 июля 1945 года. Очередь оказалась длинной. В апреле 1946 года в советское посольство в Монтевидео обратилась компартия Уругвая. Затем — в лице Хосе Реаля — компартия Аргентины. Все с той же просьбой: отправить Вержбицкого в Советский Союз. К этому времени Вержбицкий полностью ослеп, не работал, семья его сильно нуждалась. Судебный процесс в Буэнос-Айресе был не прекращен, а только отложен.

В 1956 году Вержбицкие покинули Южную Америку. Поселились они под Москвой, в Люберцах. Феликс Клементьевич получил работу в обществе слепых. Верная спутница его жизни — Мария Григорьевна — стала работать швеей на галантерейном предприятии. Их дети — Луис и Анжелика — получили высшее образование. Пусть и с запозданием, но в марте 1968 года бесстрашный «Бесерро» был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени: «За мужество и самоотверженность, проявленные в борьбе против фашистской Германии в период Второй мировой войны». Скончался Феликс Вержбицкий 25 апреля 1986 года.

Павел Степанович Борисюк с женой Марией в 1957 году вернулись на родную Волынщину. До ухода на пенсию в 1970 году он работал в городе Ковеле на предприятии пищевой промышленности. Скончался он в 1986 году.

«Грегорио» — Григорий Иванович Фурдас — возвратился с дочерью Марией-Луизой на родину — во Львов — в 1954 году. Работал на автозаводе в цехе по окраске автобусов. Умер в 1990 году.

С 1985 года здоровье Григулевича начало сдавать. Сердечные приступы вынудили Иосифа принимать таблетки, перейти на диетическое питание, умерить привычный жизненный ритм. Ему все чаще приходилось ложиться в больницу, подвергаться долгим лечебным процедурам, а затем «укреплять силы» в санатории АН СССР «Узкое».

Разрушительное воздействие болезни было все заметнее, но диагнозы противоречили друг другу. Григулевич терпеливо следовал предписаниям «светил», поглощал неимоверное количество пилюль, но видимого улучшения не наступало. Однажды в порыве ярости он сгреб пузырьки со снадобьями и таблетками и вышвырнул их в окно.

Вспоминает Надежда Григулевич:

«Отец по жизни был потрясающе крепким и физически выносливым человеком, который никогда не болел, даже в самые сильные эпидемии гриппа. Это вообще характерно для караимов, которые на протяжении столетий вели здоровый образ жизни, не пьянствовали, не предавались каким-либо излишествам. Тех, кто болел, отец искренне считал симулянтами. Можно представить, как непросто было в этой ситуации моей маме, которая с детства страдала мигренями и другими хроническими заболеваниями. Общеизвестно, что мужчины не любят и не умеют болеть. А те, которые всю жизнь отличались великолепным здоровьем, — особенно. Поэтому, когда отец начал прихварывать, он воспринял это как катастрофу. Он раздражался, ходил по врачам в надежде на быструю помощь, ложился в больницы, после которых, как правило, ему становилось только хуже. Это был очень тяжелый период в его и нашей жизни. Особенно трагически он воспринимал свою неспособность работать творчески в прежнем напряженном режиме».

После того как Григулевич начал падать на улице без видимых причин, а порой и терять ориентацию, он перешел на режим домашнего затворничества. Целыми днями Григ проводил перед письменным столом, стараясь завершить очередную статью, и не мог: онемевшая рука не поспевала за полетом мысли. Григ пытался делать «щадящую гимнастику», совершал прогулки по длинному коридору между кабинетом и ванной комнатой, опираясь на палочку. «В последние месяцы жизни Григ действительно тяжело болел, — вспоминает дочь Надежда. — Он был прикован к постели, хотя и не парализован полностью…»

* * *

В одной из статей, посвященных Григулевичу, было отмечено, что его хоронили как рядового научного сотрудника, с дежурными формальностями и штампованными прощальными словами. На дворе стоял 1988 «перестроечный» год. Искреннее всего оплакивали кончину Григулевича в латиноамериканской общине в Москве. В день его смерти прочувствованный некролог прозвучал в очередной передаче «Радио Москвы» на Латинскую Америку. Написан он был чилийским журналистом и писателем Хосе Мигелем Варасом:

«Печальная весть: в Москве скончался Иосиф Григулевич, автор десятков книг о крупных исторических деятелях нашего континента, о католической церкви и ее истории. Коренастый, смуглый, с большой квадратной головой, узкими темными глазами и щеточкой седых усов, Хосе Григулевич мог вполне сойти, и так было не раз, за мексиканского генерала или же колумбийского адвоката. Неистощимый рассказчик, эрудит по части плутовской латиноамериканской истории и глубоких аспектов прошлого наших стран, он трудился денно и нощно, сдавая одну за другой свои новые книги в печать, руководя журналом “Общественные науки”, участвуя в заседаниях Академии наук СССР, членом-корреспондентом которой был. В нем не было той сухости, что подчас отличает историка, изучающего прошлое с помощью документов, архивов и старинных изданий. Он и там открывал биение жизни, за пожелтевшим листком видел людей из крови и плоти. В душе Григулевича всегда горело пламя революционера-интернационалиста, и он вдохновенно и действенно участвовал в движениях солидарности с Кубой, Никарагуа, Чили и Сальвадором».

По оценке Вараса, никто из советских авторов не писал с таким пониманием дела о Латинской Америке, как Григулевич. Он освещал эту тему с разных сторон и был разнообразен в жанрах. За кажущейся легкостью повествования, увлекающей искренним восхищением подвигами героев, — всегда присутствовала точность научного анализа. Автор сводил их с недоступных пьедесталов, чтобы отбросить в сторону бронзу и выявить реальную человеческую суть. По свидетельству Вараса, для чилийцев в изгнании подлинным праздником стала публикация в 1978 году новой книги Григулевича — биографии Сальвадора Альенде. Незадолго до смерти Григ испытал не меньшую радость, получив экземпляр этой же биографии, изданной подпольно в Чили.