Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан

О своём решении Госбах прислал донесение в группу армий только 23 января, т. е. уже начав выполнять принятое решение. Главное командование сухопутных войск и Гитлер об этом вообще ничего не знали. Нам это стало известно, когда без боя была сдана крепость Лётцен (Лучаны), самая сильная цитадель Восточной Пруссии. Неудивительно, что чудовищное сообщение о потере сильно оснащённой техникой и людьми крепости, сооружённой с учётом последних инженерных достижений, было подобно разрыву бомбы, и Гитлер вышел из себя. Это произошло 24 января. Так как русские одновременно прорвались севернее Мазурского канала и стали мешать отступательному манёвру Госбаха, поставив под угрозу его северный фланг, движение армии проходило беспорядочно. 26 января Гитлер узнал, что на участке фронта группы армий «Центр» произошла «история» без его разрешения, хуже того, он даже ничего не знал о ней. Гитлер решил, что его обманули. С невероятной яростью он набросился на Рейнгардта и Госбаха: «Они оба заодно с Зейдлитцем! Это предательство! Их следует предать суду военного трибунала! Немедленно сместить обоих с должности вместе с их штабами, ибо они-то об этом знали и ни один не прислал донесения!» Я пытался успокоить возбуждённого и совершенно потерявшего самообладание человека: «За генерал-полковника Рейнгардта я ручаюсь. Он сам лично неоднократно сообщал вам о положении его группы армий. Что касается Госбаха, то я тоже считаю немыслимым, чтобы он поддерживал связь с противником. Это исключено». Но в этот вечер каждое слова оправдания или объяснения только подливало масла в огонь. Буря утихла только тогда, когда Гитлер с Бургдорфом назначили новых командующих. Группу армий принял генерал-полковник Рендулич, недавно заменивший в Прибалтике Шёрнера, австриец, умный и начитанный, находчивый в обращении с Гитлером. Гитлер оказывал ему такое большое доверие, что возложил на него безнадёжную задачу обороны Восточной Пруссии. Преемником Госбаха стал генерал Фридрих Вильгельм Мюллер, опытный фронтовик, но никогда не командовавший таким крупным объединением.

Сам Рейнгардт 25 января был тяжело ранен в голову. 29 января мы снова встретились и обсудили некоторые события. Тогда я не имел ещё ясного представления о тактике Госбаха.

В то время как в Восточной Пруссии происходили грозные события, совершенно расстроившие там шаткую систему обороны и ещё больше усилившие уже и без того ставшее безграничным недоверие Гитлера к генералитету, на других участках Восточного фронта тоже продолжались тяжёлые отступательные бои.

Под Будапештом немецким войскам, правда, удалось снова захватить Штульвейсенбург (Секешфехервар), но мы знали, что у нас не хватит сил для достижения решительного успеха, к сожалению, и русские тоже знали об этом. В Верхней Силезии противник наступал на Тарновец. Он продвигался к рубежу Козель (Кожле), Оппельн (Ополе), Бриг (Бжег) с целью нарушить коммуникации, ведущие к этому промышленному району, и захватить переправы через р. Одер. Крупные силы противника продвигались по направлению к Бреслау (Бреславль) и к Одеру на участке между этим городом и Глогау (Глогув). На познаньском направлении противник достиг дальнейших успехов, в Восточной Пруссии продолжалась охватывающая операция с целью изоляции этой провинции. Русские направляли главный удар на Дейч-Эйлау (Илава), Алленштайн (Олыптын) и далее на Кёнигсберг (Калининград). В Прибалтике пока было спокойно.

23 января начались бои под Прайскретшамом (Пысковице) и Гросштрелитцем (Стшельце). Противник явно намеревался форсировать Одер между городами Оппельн (Ополе) И Олау (Олава). Русские начали атаковывать Остров, Кротошин, их танки появились под Равичем. Противник овладел районом Гнезен (Гнезно), Познань, Накель (Накло). Велись бои за Познань. В Восточной Пруссии русские продолжали продвигаться в направлении Бартенштейн (Бартошице). Рейнгардт приказал укрыть в безопасное место саркофаги Гинденбурга и его супруги и взорвать Танненбергский памятник.

В Прибалтике русские начали наступление на Либаву (Лиепая).

В этот же день, 23 января, мне представился новый связной от министерства иностранных дел, посланник доктор Пауль Барандон. Его предшественник, несмотря на мои неоднократные требования, так ни разу и не появлялся у меня с момента моего вступления в должность, т. е. с июля 1944 г. Он, очевидно, считал, что министерство иностранных дел не нуждается в том, чтобы его ориентировали в обстановке на фронтах. Господин доктор Барандон получил от меня неприкрашенную информацию и оценку тяжёлого положения на фронтах. Мы совместно обсудили вопросы, касавшиеся возможностей оказания помощи со стороны министерства иностранных дел, время для которой, по нашему общему мнению, уже наступило. Мы хотели добиться, чтобы дипломатические отношения с теми немногими государствами, с которыми они поддерживались нашим министерством иностранных дел, были использованы для заключения хотя бы одностороннего перемирия. Мы надеялись на то, что западные противники, вероятно, поймут опасность, которая связана с быстрым продвижением русских к границам Германии, с их возможным продвижением через её территорию, и склонятся к заключению перемирия или хотя бы к безмолвному соглашению, которое позволило бы ценой уступки западных районов использовать все остатки наших сил для обороны на Восточном фронте. Разумеется, это была весьма слабая надежда. Но ведь утопающий хватается за соломинку. Мы хотели всё-таки попытаться предотвратить ненужное кровопролитие, спасти Германию, а также всю Западную Европу от того, что их ожидало в случае неудачи нашей попытки.

Итак, мы договорились, что господин доктор Барандон добьётся, чтобы министр иностранных дел фон Риббентроп принял меня для конфиденциальной беседы. Я хотел обрисовать этому первому политическому советнику фюрера наше положение так же откровенно и ясно, как я это сделал в беседе с Барандоном, чтобы потом вместе с ним договориться с Гитлером об использовании всех наших дипломатических средств, которыми ещё располагал искусственно изолированный рейх. То, что эти средства отнюдь не были многочисленными и эффективными, нам было известно, но это, по нашему убеждению, не снимало с нас обязанностей испробовать всё, что могло привести к окончанию войны. Доктор Барандон тотчас же направился к господину фон Риббентропу и договорился с ним о дне встречи. Беседа была назначена на 25 января.

Катастрофа на фронтах надвигалась с быстротой лавины. В Венгрии были заметны приготовления к контрнаступлению русских в районе нашего прорыва. В Силезии противник продвинулся до Глейвитца (Гливице). Между Козелем (Кожле) и Бригом (Бжег), а также между Дюхеррнфуртом (Бжег-Дольны) и Глогау (Глогув) он явно готовился к форсированию Одера. По Бреслау (Бреславль) наносились фронтальные удары, но крепость пока держалась, так же как Глогау (Глогув) и Познань. В Восточной Пруссии русские стремились осуществить прорыв к Эльбингу (Эльблонг).

25 января приготовления русских к контрнаступлению южнее озера Веленце стали ещё более очевидными. Явно были заметны приготовления противника также и к наступлению на рубеже Лева, Иполызак, Блауенштейн перед фронтом 8-й армии генерала Крейзинга, ведшего бои севернее Дуная. В Верхней Силезии продолжались приготовления к наступлению на промышленный район. Противник развёртывал свои войска на восточном берегу Одера. После окружения Познани русские, не задерживаясь у этой крепости, начали наступать на дугу Одер, Варта, защищённую Зененскими укреплениями; эти укрепления весьма тщательно сооружались ещё в мирное время, но теперь они представляли собой всего лишь скелет укреплённого района, так как были сильно ослаблены в техническом отношении в пользу Атлантического вала. На участке Шнейдемюль (Пила), Бромберг (Быдгощ) русские сосредоточивали крупные силы, чтобы, продвинувшись западнее Вислы в северном направлении, атаковать с тыла наши оборонительные позиции, расположенные вдоль реки.