Терри Пратчетт. Дух фэнтези - Крейг Кэйбелл

Пратчетт признается, что не совсем понимал, что делает, пока задумывал и писал «Цвет волшебства». И что он писал для себя, то есть для человека, который вырос на фэнтези[30]. Романы о Плоском мире многослойны и выразительны. За тридцать лет было написано более сорока романов. Как и Средиземье, Плоский мир обзавелся своей историей, законами и легендами, вдохнул немного жизни в угасающий жанр, который теперь – не без помощи Пратчетта (и немного Дж. К. Роулинг) – снова востребован.

Пратчетт говорил, что «Цвет волшебства» был написан как протест против фэнтези-бума семидесятых. Тогда властителями душ стала плеяда писателей, испытавшая несомненное влияние Дж. Р. Р. Толкина. «Сильмариллион» был опубликован в конце семидесятых, и избежать давления Толкина было непросто. Впрочем, я полагаю, что это своего рода посмертный анализ, поскольку Пратчетт утверждает, что не знал, что делает.

В начале восьмидесятых он считал жанр фэнтези мертвым. Он полагал, что писателям не хватает воображения – главного «ингредиента» для фэнтези – и что они просто повторяют проверенные и испытанные сценарии. Это очень заметно по второму роману о Плоском мире, «Безумной звезде». В этой книге появляется очень старый герой по имени Коэн-Варвар, состарившаяся пародия на Конана-Варвара из классических рассказов Роберта Говарда. Наемница Херрена размышляет о недостатках избранной карьеры: мужчины не принимают ее всерьез, пока она их не убьет в прямом смысле этого слова, а кожаные шмотки выводят ее из себя. Пратчетт утверждает, что все героини-воительницы одеваются очень скудно и преимущественно в кожу. Разумеется, он прав, и виной тому лень писателей.

Тут мы начинаем понимать «Цвет волшебства» несколько глубже. Он был написан после многих лет запойного чтения фэнтези-романов. Пратчетт знал, что волшебники могущественнее ведьм – без сексизма в фэнтези никуда – и что все всегда носят определенную одежду. Что-то подобное он упоминает в конце «Маленького свободного народца», где героине приходится позволить мальчику приписать себе ее заслуги – она спасла самого мальчика и своего брата от Королевы эльфов. В «Цвете волшебства» Пратчетт решил сломать все клише жанра и сделать героем волшебника, который очень удивляется, если его магия вдруг сработает. Слишком много в мире романов, где волшебник только простирает руку, и кого-то сразу разрывает на куски. Если не считать, конечно, Гэндальфа, чьи силы по большей части скрыты.

Так что, начиная серию о Плоском мире, Пратчетт хотел попытать счастья в работе с жанром, который уже загнивал, и немного поиздеваться над ним. Какой еще автор рискнул бы поставить в своем вымышленном мире фабрику по производству презервативов? Уж точно не Толкин и не Льюис – это вывело бы их далеко за пределы зоны комфорта. Пратчетт же делает это не моргнув глазом.

Совсем неплохо высмеивать жанр, расписывая разные приключения, но нужно предложить читателю и что-то еще. В «Цвете волшебства» это непосредственно цвет волшебства. Пратчетт изобрел восьмой цвет Краедуги, октарин, «образующийся за счет эффекта рассеивания сильного солнечного света в интенсивном магическом поле». Этот цвет упоминается в названии «Октаринавой Книги Сказок» (не забываем о разноцветных книгах сказок Эндрю Лэнга).

Что же сам Пратчетт говорит о «Цвете волшебства»? Он говорит, что это смешная книга и что на этом прочном фундаменте выросла вся серия. Но почему она стала краеугольным камнем этого канона? Что вдохновило автора на сорок с лишним книг? Откуда все это пришло? Мы уже видели, что идея естественным образом родилась из предыдущих трех романов, а теперь давайте посмотрим на сюжет.

Когда мы впервые встречаем Ринсвинда, «подзаборного волшебника», который не верит в собственные магические силы, он находится под воздействием лекарства, подавляющего страх. Он очень бесцеремонно ведет себя с двумя разбойниками, которых встречает в трущобах, хотя и признается, что в ужасе. Это пренебрежение к надвигающейся опасности напоминает о Зафоде Билброксе из «Автостопом по галактике» Дугласа Адамса – у него были специальные очки, которые чернели при приближении опасности. Лекарство Ринсвинда настолько же бесполезно, потому что делает его бесполезно бесстрашным.

Абсурдный и тонкий юмор Пратчетта вообще похож на юмор Адамса. Да, эти два автора писали свои серии романов в одно и то же время, и по их произведениям можно полностью оценить юмор эпохи – начала восьмидесятых. Тот же юмор (в исполнении Тома Бейкера) можно встретить в тогдашнем сериале «Доктор Кто», к которому Адамс писал сценарии.

Если в «Автостопом по галактике» есть экскурсовод по имени Форд Префект, то в «Цвете волшебства» есть турист Двацветок. Как и миллионы настоящих туристов по всему миру, Двацветок постоянно теряет багаж, но, в отличие от реального багажа, его сундук обладает ножками и везде следует за своим хозяином.

Это не единственная милая черта Двацветка. Он не замечает опасности вокруг себя, потому что считает, что его, туриста, никто никогда не тронет. Это всегда приводит к хаосу. Ринсвинд, вынужденный везде таскаться с Двацветком, сердит на него за это, но не понимает, что его самого, Ринсвинда, тоже есть в чем обвинить. Этим Ринсвинд и Двацветок напоминают о Лореле и Харди, вечно окруженных хаосом и не виноватых в нем. На самом деле Пратчетт не забывает об этих гениях комедии – Ринсвинд произносит одну из самых знаменитых фраз Оливера Харди: «Видишь, во что ты меня впутал».

Пратчетт говорит об этих героях: «Двацветок – это шутка. Архетип туриста… а Ринсвинд должен защитить его. Трагедия Ринсвинда в том, что он уверен, что магия не работает».

Пратчетт играет с культовыми остротами. Кто-то из читателей их заметит, а кто-то нет. В конце «Маленького свободного народца» ведьма говорит: «Ну, сестры, мы должны отправляться», и ее тут же ругают за «разговоры на публику». Ведьм трое, так что не вспомнить шекспировскую пьесу нельзя. Смысл в том, что все эти остроты и сравнения к вашим услугам, если они вам нужны. Если же вы хотите только ярких фэнтези-приключений, они здесь тоже есть, но пародия все же ближе сердцу Пратчетта.

Давайте двигаться вперед. Изучим географию Плоского мира. В самом начале «Цвета волшебства» возникает река Анк, по которой корабли приходят в Анк-Морпорк. Иногда река поджигает свои собственные берега. Возможно, это отсылка к Египту и Нилу, хотя подтверждение этому только одно – визуальный образ, ну и, может быть, символ Анка, или Анкха, который так часто связывают с Египтом и фараоном Тутанхамоном.

Плоский мир – это интересная смесь различных картин прошлого. Есть в нем кое-что от Египта с его множеством богов. Первое описание Анк-Морпорка напоминает о чикагских гангстерах тридцатых. А потом Ринсвинд заходит в бар (Дикий Запад?), где мимо пролетает, «как куропатка», топорик (возможно, в сегодняшнем меню есть викинги). Анк-Морпорк – это сочетание разных исторических эпох, которые меняются от дома к дому. Возможно, именно бесконечный ряд образов питал воображение Пратчетта и заставлял его раз за разом возвращаться к серии, но ведь так появляются все великие фантазии. Плоский мир таков, каким его хочет видеть творец. Он бывает высоконравственным, категоричным, социально ориентированным, бывает обычным фэнтези-миром, но он всегда непредсказуем, и это, и еще юмор, делает романы серии такими притягательными.