Роковая связь - Анита Шрив

Теперь я часто спрашиваю себя: «Возможно, я была недостаточно строга? Возможно, я была слишком строга?» Об этом трудно судить задним числом. Возможно, когда он был совсем маленьким, я уделяла ему недостаточно внимания? Возможно, мне следовало бросить работу?

Теперь я думаю об этом постоянно.

Вранье началось в восьмом классе. Хотя, может, и раньше, а я просто не замечала. Я очень хорошо запомнила один день. Приближалась свадьба нашей старшей дочери Джули, и мы договорились встретиться с ней в прокатном пункте, чтобы выбрать смокинг для Джеймса. Я забрала Джеймса из школы, и всю дорогу до магазина он беспрестанно болтал. Я, помню, еще подумала: «Сегодня хороший день. Джеймс приветливо разговаривает со мной, и мы едем выбирать смокинг на свадьбу Джули». Но когда мы встретились с Джули, она посмотрела на брата так странно, как будто что-то о нем знала. Это было так заметно, что Джеймс начал отворачиваться от сестры. Он делал вид, что разглядывает пиджаки или запонки. «Что ты курил? — поинтересовалась Джули. — Что у тебя с глазами?»

Я посмотрела на сына. Его глаза покраснели и словно бы слегка выкатились из орбит. Как я не заметила этого раньше? Казалось, их распирает какая-то жидкость и в любой момент они могут лопнуть.

«Быть может, это конъюнктивит? — подумала я. — Или он долго сидел за компьютером?» На обратном пути я без обиняков поинтересовалась у него, что имела в виду Джули. Он ответил, что понятия не имеет. Я остановила машину и сказала: «Посмотри на меня». Он посмотрел. Прямо в лицо. Мне показалось, он немного раздражен. «В школе показывали фильм, — ответил он, вскинув вверх обе руки. — Я не знаю. Я думал, он никогда не закончится. Может быть, поэтому у меня такие красные глаза».

Надо было слышать Джеймса, чтобы понять, как убедительно он это произнес. Я плюнула и больше никогда не возвращалась к этому вопросу.

Но с этого дня я начала к нему присматриваться.

Вначале я услышала от других мам, что семиклассники пьют, а восьмиклассники курят марихуану. Я не поверила. Ведь мы живем в маленьком городке, хотя у нас есть свой колледж. Возможно, именно это облегчает школьникам доступ к марихуане и алкоголю. Но я обратила внимание, что все матери до одной были уверены, что именно их ребенок на такое не способен. Я тоже не верила, что Джеймс этим занимается.

Внутри семьи мы установили строгие правила. К одиннадцати часам вечера Джеймс был обязан возвращаться домой. Если его планы менялись и он отправлялся не туда, куда собирался идти вначале, он должен был позвонить мне на сотовый и сообщить об этом. Впрочем, я довольно скоро поняла, что никогда в точности не знаю, где он находится. Я начала его проверять. Я звонила родителям ребят, к которым, по его утверждению, он ушел. Как-то одна мать ответила мне, что в этот вечер вообще его не видела. В ее голосе звучали удивление и легкая жалость. Я абсолютно точно знала, о чем она думает: «Мишель не может доверять своему сыну».

Когда Джеймс вернулся, я спросила, где он был. Он назвал дом, в который я звонила. Я сказала, что этого не может быть, поскольку я только что разговаривала с матерью этого мальчика. Он заявил, что их там была целая толпа, восемь или девять человек, они все сидели в подвале и играли в видеоигры. И мама его товарища просто не знала, что он тоже находился в доме. Я была уверена, что это неправда. Какая мать не знает, кто гостит у ее сына? Но выслушать заявление Джеймса означало поверить ему. Посмотреть в его глаза и услышать его голос означало поверить ему. Я заколебалась, и он это заметил. И тут же перешел в наступление. Он был обижен и возмущен. Другие мамы никому не звонят. Почему я это делаю? Разве я ему не доверяю?

После этого Джеймс стал врать еще чаще. Да, он прочитал книгу к уроку английского языка. Мне было известно, что он ее не читал. Да, он сделал уроки. «Когда он успел?» — спрашивала я себя. Я уже не могла потребовать, чтобы он делал уроки на кухне, поскольку сын настаивал на том, что будет заниматься у себя в комнате. Прежде чем войти к нему, я должна была стучать. Я стучала и тут же входила, успевая заметить окошко с набранными словами на экране его компьютера. Джеймс болтал по ICQ с друзьями. Он оборачивался ко мне и врал, что занят каким-то исследованием или уточняет домашнее задание. На его столе не было ни единой книги.

Иногда я пробовала обратить все в шутку. В другой раз я напускала на себя строгость. «Я стану ему товарищем, — думала я. — Нет, я буду законодателем в своем доме. Я введу новые правила. Я научусь находить с ним общий язык. Я буду принимать все решения».

Я беседовала с мужем и делилась с ним своими тревогами. Джеймс лжет. И еще он пьет. «Это необходимая стадия в его развитии», — успокаивал меня супруг. Все сыновья отрываются от матерей. Я замучила Джеймса гиперопекой. Я его запилила. «Сбрось с себя его обязанности, — советовал муж, — и он сам будет вынужден взвалить их на свои плечи».

Мне эта идея показалась весьма разумной.

«Наш сын — хороший парень, — добавил муж. — Нам хоть когда-нибудь звонили учителя? А директор? Обвиняли ли его в чем-нибудь другие родители?..»

Мы решили, что весной отправим Джеймса в Академию Истон, расположенную на северо-востоке Коннектикута. Мы уже давно хотели в старших классах перевести его в другую школу, поскольку нам не нравилось, как обучают старшеклассников в нашей собственной школе. Но когда Мы сообщили об этом Джеймсу, он взбунтовался. Он заявил, что никуда не поедет. Как могут родители куда-то отсылать своего ребенка?

Я готова была уступить, потому что не хотела, чтобы он уезжал, потому что любила его и желала, чтобы он был рядом со мной. А еще я боялась, что вдали от меня он вообще перестанет учиться. Я даже не буду знать, чем он занимается субботними и воскресными вечерами. «С другой стороны, — размышляла я, — возможно, ему пойдет на пользу строгая дисциплина Истона? Разве я могу хоть на что-то повлиять? Он меня давно не слушает. Быть может, все выиграют от того, что он уедет и начнет самостоятельную жизнь. Быть может, это поможет ему найти себя».

Джеймс уехал в Истон с большой неохотой и тут же начал доказывать нам, что мы приняли неверное решение. Его оценки ухудшились. В отчетах, которые мы получали, указывалось, что он неорганизован, что он умен, но совершенно не хочет заниматься, что он постоянно выдумывает какие-то причины, якобы помешавшие ему выполнить задание. Мы встречались с его учителями и с его руководителем. Наш сын накапливал выговоры и взыскания за пропущенные уроки, за нарушение формы одежды, за курение. А я была уверена, что Джеймс не прикасается к сигаретам. Когда я задала ему вопрос, он ответил, что только один раз попробовал. Мне хотелось ему верить.

Джеймс заявил, что ему не нравится школа и он терпеть не может своих учителей. Его руководитель никуда не годился. Учителя истории он вообще ненавидел.

Только его тренер по баскетболу присылал отличные отчеты.

За девятый класс Джеймс вырос на шесть дюймов.[11]И еще на два дюйма в десятом классе. В баскетболе он был бесподобен. Тренер говорил, что такие таланты ему попадаются крайне редко. Он был одним из лучших баскетболистов со времен основания Истона. Джеймс всегда играл в баскетбол в городской лиге, но мы и не подозревали, что он так одарен. «Вот оно, — подумала я. — Это именно то, что поможет нашему сыну исправиться. Это его спасет».