Книга Евы - Мариан Фредрикссон

– В поте лица своего будешь ты добывать свой хлеб, пока вновь не вернешься в землю. Ибо ты создан из праха и прахом станешь.

Но когда они вышли, мальчик и она, рука об руку, старик заплакал.

«Мы разрушили для него все», – подумала женщина, внезапно осознав случившееся. Все дело его жизни. Возможно, он так и не простил их. Возможно, у него так и не было больше ученика. Она замедлила шаги, остановилась, тяжело вздохнула. Где-то глубоко внутри она знала, чем все это кончилось для стариков, оставшихся в хижине.

«Они убили меня», – сказал ей вчера образ матери. Или это было позавчера? Ее понятие о времени было сейчас расплывчатым.

Потом она снова тронулась в путь, продолжая и свое внутреннее путешествие к истокам. Возможно, они все же простили шаману, думала она. Ведь им же нужен был кудесник-дождеделатель.

До опушки леса она добралась лишь с восходом солнца. Там было все так, как она и ожидала: хижина сровнена с землей, фундамент зарос молодыми побегами. Она села на место, где шаман совершал жертвоприношения. «Мама», – подумала женщина. Но она слишком устала, всего было так много, что собственно для чувств не осталось места.

Среди побегов что-то зашуршало. «Здесь много змей, – подумала она. – Конечно, той, что выбралась из банки, вполне хватило, чтобы они расплодились тут».

Она усмехнулась.

Солнце стояло уже высоко, и его умиротворяющий свет вновь захватил мир, когда она наконец собралась и словно во сне направилась к большому дереву. «Надо взять с собой несколько свежих яблок, – подумала она. – Сейчас уже позднее лето, они должны созреть».

Подойдя к стволу, она обняла его, прислонив лоб, и рассказала дереву о детях, давным-давно ушедших в мир иной, и поблагодарила за них.

Потом, подняв глаза, она встретила взгляд мужчины, который стоял по другую сторону ствола и неотрывно смотрел на нее. Она не испугалась.

– Кто ты? – спросила она.

– Гавриил, – ответил тот и улыбнулся.

Она слышала шум ветра в огромной кроне дерева.

– Мне нужен твой покой, – сказала она.

Он кивнул, а потом сказал:

– Значит, это ты, уйдя отсюда, вкусила яблоки и посадила деревья?

– Да, – ответила она. – Кто-то же должен был сделать это.

Он посмотрел на тихие луга на востоке и опять улыбнулся.

– Вероятно, ты права. – В его голосе слышалось утешение, нежность и, возможно, еще что-то. Сострадание? – Ты получила там ответы на свои вопросы? – Он показал на опушку леса.

– Нет. Да, по крайней мере теперь я знаю, что назад дороги нет.

Она сама удивилась, потому что прежде не знала – или не хотела знать, – что должна была вернуться в страну детства.

– Почему ты ушла однажды? – спросил он.

– Из-за детей, которые умерли. Чтобы избежать смерти. – Слова сейчас бежали удивительно быстро.

Он кивнул задумчиво, немного удивленно.

– Но тот, кто не знает о существовании смерти, не умирает, – сказал он. – Те в стае не умирают. Происходит лишь то, что сделано осознанно.

– Ты для меня слишком труден, – сказала она, плохо понимая смысл его слов и лишь испытывая сложные чувства. «Но мой ребенок ведь умер», – хотелось крикнуть ей.

– Нет, – возразил он, – твое дитя ничего не знало о смерти и не могло умереть…

«Он читает мои мысли».

– Если ты знаешь об этом, значит, ты должен умереть? Избежать этого невозможно? Нет другого пути?

– Ты очень практична, – сказал он и вновь улыбнулся. – Ты слишком много стен воздвигла на пути своего страха.

– Да, – сказала она. – И все же страх все время подкрадывался изнутри. И наконец ударил, как я и ожидала. Если стены не помогают, где находится помощь?

– В знании, что ты неуязвима, – ответил он.

«Вздор, – думала она, – его невозможно понять». И все же в глубине ее сердца – вне мыслей – пряталось нечто узнаваемое.

– Истину нельзя изучить, – сказал он. – Ее можно лишь постичь.

Наступила тишина. Несмотря на Белый Свет, а может быть, благодаря ему она была напряжена куда более чем когда-либо раньше.

– Значит, стены не нужны? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Живи с доверием, только тогда возможна любовь.

Словно в тумане ей показалось, что она видит взаимосвязь. Если бы она могла любить мальчика с чужими глазами, того, кто убил собственного брата…

– В тот день, когда ты увидишь, что он был безгрешным, ты обретешь покой, – сказал мужчина, стоявший перед ней.

«Безгрешным? А чей же тогда этот грех? Мой?»

– Нет, – возразил он. – Дитя Бога без греха. Пока вы не поймете этого, вы будете творить много зла друг другу.

Стало так светло, что было трудно смотреть. Может быть, не только из-за Света, но и из-за слез?

– Может быть, ты хочешь получить ответ еще на какой-нибудь вопрос? – спросил он, и голос его был полон… да, сострадания большего, чем она могла вынести.

– Да, мне нужно спросить обо всем, что касается мыслей, слов, того, чем стали мы и весь этот мир… – Она показала на страну по другую сторону реки. – К чему все это: знания, усердная работа, дальнейшие планы?

Слова так и выпрыгивали из ее уст Он смотрел на нее с удивлением.

– Вы сами все это создали, вы и должны знать. Выясняй, ищи.

Вместе с разочарованием – ответа у нее не было – она почувствовала, что получает завет.

Он поднял на прощанье руку, она поклонилась в глубокой благодарности и пошла к реке, не оборачиваясь.

Ее походка выдавала человека, которому надо многое обдумать и правильно понять сказанное.

После часа ходьбы она уже была убеждена, что слова, вопросы и ответы упали на хорошую почву… Она не могла ничего ни прибавить, ни забыть – разговор с Гавриилом был важен и для нее, и для ее мужа там, дома.

Она разрешила себе послеполуденный отдых при Белом Свете: нашла рощу, источник, поела, вдоволь напилась, вздремнула.

К реке она добралась лишь на закате. Там долго стояла в убывающем Свете и смотрела на страну действительности по другую сторону реки. Когда они с мужем перебирались через нее, все происходило в спешке, бегом. Они так никогда и не поняли, через какую границу переступили.

На этот раз она должна была уже осознанно оставить одну страну ради другой. По-настоящему дома она теперь уже никогда больше не будет, она не нашла дома в стране своего детства и боится не найти его, когда это путешествие закончится в пещере ее мужа.

Как неопределенную скорбь будет носить она в себе тоску по Белому Свету. И все же знать, что для нее он больше не существует…