Ось - Роберт Чарльз Уилсон

Это не укладывалось ни в какие рамки. Этого просто не могло быть.

Но расследование продолжалось. Всплыла тема увлечения ее отца Четвертыми. Мать Лизы снова стали допрашивать, теперь уже люди по большей части в штатском, а не в униформе, — из Управления Генетической Безопасности. Имел ли интерес мистера Адамса к Четвертым личный или профессиональный характер? Часто ли он сам заговаривал о долгожительстве? Страдал ли от каких-либо симптомов, характерных для генетической перестройки и как-то связанных с марсианской биотехнологией продления жизни? Был ли особенно сосредоточен на всем, что связано со смертью? Несчастлив в семье?

«Нет», — отвечала мать. Точнее, чаще всего она отвечала: «Нет, блин!.. Ни хрена подобного». Лиза помнила, как мать сидела во время допросов за кухонным столом, бесконечно пила коричневый, цвета ржавчины, ройбуш, и повторяла: «Нет, блин, нет!»

Тем не менее УГБ ухватилось за эту версию. Семейный человек, впервые приехавший в Новый Свет, проводящий много времени вне семьи, опьяненный непредсказуемой атмосферой пограничья, магией «четвертого возраста» — лишних трех десятков лет к жизненному сроку… Про себя Лиза не могла не соглашаться, что в этой логике имеется рациональное зерно. Если это так, ее отец — далеко не единственный, кто оставил семью, соблазнившись долголетием. Тридцать лет назад марсианин Ван Нго Вен привез на Землю биотехнологию, продлевающую жизнь, которая в то же время кардинально изменяла человеческую личность, причем подчас эти изменения были почти незаметны для окружающих. Объявленная вне закона правительствами практически всех стран, она тем не менее продолжала широко практиковаться на Земле в катакомбных общинах Четвертых.

Мог ли Роберт Адамс бросить семью и работу, чтобы стать Четвертым? Инстинктивный ответ Лизы был тот же, что у матери: нет. Не мог. Он не мог так поступить с ними — ни за что, ни при каких обстоятельствах.

Но действительность поколебала эту веру. У ее отца были странные связи за пределами университетской среды. К ним домой приходили люди, не имевшие никакого отношения к его работе. Он не представлял их семье, а на вопросы, что это за люди и зачем они приходят, отвечал крайне уклончиво. Кроме того, именно среди ученых культ Четвертых пользовался наибольшей популярностью. Новую технологию первым освоил физик Джейсон Лоутон. Он поделился ею с друзьями, которым доверял, и с тех пор она стала достоянием преимущественно интеллектуалов.

«Нет, блин!» Но могла ли миссис Адамс предложить другое какое-то объяснение?..

Лиза тоже не могла.

Расследование УГБ, как и полицейское, ни к чему не привело. Год спустя мать Лизы купила билеты на пароход в Калифорнию — себе и дочери. Удар, сломавший ее устоявшуюся жизнь, согнул, но не смог сломать ее саму — по крайней мере внешне. В ее присутствии никто не смел заговаривать не только об исчезновении Роберта Адамса, но и о Новом Свете вообще. Молчание лучше домыслов и бестактностей. Этот урок Лиза хорошо усвоила. Как и у матери, ее боль и желание узнать, что же на самом деле случилось, осели в каком-то глубоком тайнике ее души, где хранится все, что не поддается осмыслению. По крайней мере до замужества и перевода Брайана в Порт-Магеллан. Воспоминания внезапно ожили, рана заболела с новой силой, словно никогда и не заживала. Как будто за это время всё, что так мучило ее, очистилось внутри нее и повзрослело вместе с ней.

Она начала расспрашивать друзей и коллег отца — некоторые из них все еще жили в городе. И все эти вопросы сводились к одному: к существованию общин Четвертых в Ионом Свете.

Брайан поначалу старался ей чем-то помочь. Он не одобрял ее дилетантских расследований, затрагивающих потенциально опасные вещи. Лиза теперь думала, что, наверное, это стало одним из тех звоночков, которые дали ей попить, что с Брайаном дальше жить не стоит. И тем не менее это он находил все сведения, которые были ей нужны, пользуясь своим служебным положением в УГБ.

Гак вышло и с этой фотографией.

— А та вторая фотография… — сказала Лиза.

Уезжая из Калифорнии, она захватила с собой множество вещей, которые мать все время грозилась выкинуть, — в том числе диск со снимками родителей, сделанными в Порт-Магеллане. В основном с университетских вечеринок, обычно проводившихся в доме Адамсов.

Лиза отобрала несколько снимков и показала их давним друзьям семьи в надежде, что они смогут опознать тех, кого не шала она сама. Ей удалось установить имена почти всех, За исключением одной — темнолицей старушки в джинсах. На фотографии она стояла в дверях, поодаль от толпы к уда более изысканно одетых университетских преподавателей, и выглядела нервной, встревоженной — словно пришла без спроса в незнакомый дом.

Никто ее не знал. Брайан предложил пропустить снимок через программу распознавания изображений в Управлении — вдруг на эту женщину что-то найдется. Это было последним из его благодеяний, которые Лиза привыкла называть про себя «уловками благородства». Великодушные поступки, все назначение которых — склонить ее остаться с ним. Она согласилась, лишний раз заверив Брайана, что это не заставит ее изменить свое решение.

Поиск оказался успешным. Та же самая женщина несколько месяцев назад проходила видеоконтроль на пристани. В пассажирской декларации она значилась как Сьюлин Муа.

Ее имя появилось в поисках еще раз. В связи с Турком Файндли, у которого она заказала чартерный рейс через горы к Могиле Кубелика. В тот самый городок, куда так хотела попасть Лиза три месяца назад.

* * *

Турк внимательно выслушал все это, затем сказал:

— Она ничего особенного не говорила. Заплатила наличными сразу всю сумму. Я высадил ее на аэродроме в Кубелике. Вот и вся история. Она не сказала мне, ни кто она такая, ни тем более, зачем ей нужно на Запад. Ты уверена, что она Четвертая?

— Судя по тому, что за пятнадцать лет она почти не изменилась, — очень может быть.

— Так, может быть, самое простое объяснение и есть правда? Твой отец стал Четвертым и начал новую жизнь под новым именем?

— Может быть. Но мне нужна не гипотеза, а правда. Что произошло на самом деле.

— Ну узнаешь ты ее, и что потом? Это сделает тебя счастливее? Может, ты узнаешь что-то, от чего тебе станет только хуже. И горе вернется тогда с прежней силой.

— По крайней мере, — сказала она, — буду знать, от чего я горюю.

* * *

Как часто бывало после разговоров об отце, он приснился ей ночью.

Вначале это был не сон — воспоминания. Вот они на веранде дома в горах в Порт-Магеллане. Он рассказывает ей о гипотетиках.

Они разговаривали на веранде, потому что мать Лизы терпеть не могла таких бесед. В этом и заключался самый разительный контраст между ее родителями. Оба пережили Спин, но после кризиса у них сложилось совершенно разное восприятие окружающего. Отец с головой бросился в тайну, влюбился в обнажившуюся чужеродность Вселенной. Мать, наоборот, делала вид, что ничего особенного не произошло, что стены дома и ограда сада — препятствия, вполне достаточные, чтобы сдержать поток времени. Лиза тогда не знала, чья позиция ей ближе. Она одинаково любила и материнский уют, и отцовские рассказы.