Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус

Мы знали о приезде проверки. Одна из наших разведгрупп ночью привела «языка», который рассказал все, что знал. Проверяющие должны были прибыть следующим утром. Я получил приказ заняться ими. Проверяющие должны были проехать по известной нам дороге, участок которой был мне хорошо виден. Это был единственный путь через сильно заболоченную местность. Генерал-полковник Мирошниченко в то время был комиссаром части, дислоцировавшейся на этом участке фронта. Позднее, при нашей встрече в Сибири, он сообщил мне, что мое имя им было хорошо известно. Я в этом нисколько не усомнился, потому, агитируя немецких солдат через громкоговорители, установленные на передовой, русские часто упоминали мое имя, называя «кровожадным фашистом», и угрожали безжалостно расправиться со мной. Все их попытки выманить меня из моего убежища, спровоцировать на выстрел, чтобы обнаружить мое местонахождение, провалились. В конечном итоге они стали отчаянно бояться меня, потому что я продолжал неумолимо убивать их солдат одного за другим. Они уже больше не чувствовали себя в безопасности ни в бою, ни в минуты затишья. Малейшее неверное движение в траншеях и очередной враг получал пулю в голову. Таким образом, мне удалось очистить наш участок передовой от вражеских снайперов и спасти жизни многих наших пехотинцев.

В тот же день в той же местности я заметил русского солдата, бегущего к крестьянскому дому напротив участка 7-й роты. Я попал ему в грудь с расстояния в 500 метров. (97-й) Находясь вместе с лейтенантом Йенсеном, я заметил еще одного русского, который вычерпывал воду из окопа. Когда он приподнялся над бруствером, я убил его. (98-й) Позднее, когда я направлялся с командного пункта 7-й роты в расположение 2-го батальона вместе с лейтенантом Йенсеном, унтер-офицером Шефером, обер-ефрейтором Адлером и ефрейтором Коллером, нас заметил русский снайпер, выстреливший в лейтенанта Йенсена и меня. Мне потребовалось некоторое время, чтобы увидеть, где он прячется, но когда он перебирался на новое место, я убил его с расстояния в 450 метров. (99-й).

На рассвете 16 ноября в Ястжебце я увидел взвод русских солдат, двигавшихся со стороны наших траншей к ферме. Я разглядел среди них офицера и застрелил его с 400 метров. (100-й) Затем подстрелил двух солдат, тащивших пулемет. (101-й), (102-й).

Обстоятельства, при которых я убил свою сотую жертву, нашли отражение в статье обер-лейтенанта Шёппентау в газете 4-й танковой армии «Гусеница и колесо» от 5 декабря 1944 года.

История 100–102-й побед Сюткуса заслуживает отдельного упоминания. Все произошло следующим образом. Сюткус застрелил своего 99-го Ивана, советского снайпера, устроившего на него охоту. Сюткус убил его, когда тот переменил позицию. По ошибке эту победу в батальоне и полку зарегистрировали под номером сто. В полку, естественно, этот факт подчеркнули следующим образом: «Вы видите, какой у нас снайпер!»

Вскоре личное дело Сюткуса затребовали для награждения его Железным крестом 1-го класса. Вот тут-то и всплыла ошибка — это был не сотый номер, а девяносто девятый! В батальоне утверждали, что снайпер застрелил утром еще одного Ивана, сотого. Когда он успел сделать это, в полку не знали. Мы отправились спать со смешанными чувствами. Утром раздался телефонный звонок. «Может, Сюткус уже?..» Короткая пауза на том конце телефонного провода. Напряженное ожидание. Затем командир батальона нарочито небрежным тоном сообщил: «Видите ли, мой дорогой, мы отправили Сюткуса на задание, и он застрелил 102-го русского. Это официально засвидетельствовано».

16 ноября 1944 года на участке 7-й роты я увидел двух русских солдат, занимавших позицию в развалинах дома. Чтобы не дать им подобраться близко к нашему командному пункту, я застрелил одного. Второй застыл на месте от страха и стал легкой жертвой. (103-й), (104-й) Расстояние составляло 400 метров. На том же участке 7-й роты я увидел русских солдат, вычерпывавших из блиндажа воду. С 400 метров я убил троих. (105-й), (106-й), (107-й) После этого я заметил вражеского солдата, который какими-то заячьими прыжками направлялся к блиндажу. На нем была шапка. Я понял, что это офицер, потому что русские рядовые в окопах носили каски. Я застрелил его с расстояния в 300 метров. (108-й).

Внимательно изучая местность впереди меня, я заметил на позициях русских внушительное скопление живой силы. Мы никогда еще не сталкивались даже с третью отряда такой численности. С расстояния в 600 метров я заметил вражеского солдата, несшего снаряды для миномета, и убил его. (109-й) Моими свидетелями были обер-гренадер Ярош, гренадеры Редер и Петер Хаас, а также ефрейторы Леннек и Хюльземанн.

19 ноября 1944 года, выполняя задание на участке 5-й роты близ Пшибора, я был замечен солдатами вражеского пулеметного расчета. Я успел заметить вспышку пламени пулеметной очереди и бросился на землю. Русские пулеметчики находились на расстоянии примерно 500 метров от меня. Осколок камня, в который попала вражеская пуля, ударил меня в лицо чуть выше правого глаза. Когда пулеметчик попытался оставить свою позицию, я застрелил его с расстояния в 500 метров. (110-й) Вражеский снайпер, сумевший подобраться ближе к нашим позициям, заметил, как я убил свою сто десятую жертву, и выстрелил в меня. Пуля пролетела под углом, срикошетировала и вырвала клок маскировочной ткани, обтягивавшей мою каску. Мне в очередной раз повезло. Русский снайпер, по всей видимости, получил приказ уничтожить меня. Это был тот же самый участок передовой, на котором я застрелил русских офицеров, прибывших 15 ноября с проверкой, о которой я рассказывал выше. Как только русский снайпер осторожно сдвинулся в сторону, я на мгновение опередил его, поймал в перекрестье прицела и попал ему в голову с расстояния в 300 метров. (111-й) Свидетелем был обер-гренадер Бальц. Санитары обработали мою рану на лбу, заклеив ее пластырем, и я снова вернулся в строй.

На поле боя выживает только сильный и везучий. Я видел, как спавших рядом со мной товарищей разорвало на куски вражеским снарядом. Других застрелили в окопе. Один молодой солдат не выдержал напряжения и бежал в тыл. Его поймали и передали в руки полевой жандармерии. Военный трибунал приговорил его к расстрелу. Мы все стали свидетелями казни.

Русские не соблюдали ничего такого, что даже отдаленно напоминало бы военное право. В июле 1942 года, когда Красная армия стремительно отступала под нашим натиском и в ее рядах царила паника, тех, кто бежал, не желая стоять до конца, по приказу Сталина расстреливали на месте. Когда русские войска наступали на нас, им нужны были командиры, комиссары и прочие «специалисты», чтобы гнать их вперед на наши пули и штыки. Тем, кто не хотел наступать, стреляли в спину. Цифры потерь совершенно не интересовали советское военное руководство.

Однажды мы не смогли удержать позиции и были вынуждены отступить. На помощь пришло подкрепление, и нам удалось отбить оставленные траншеи. Одиннадцать наших раненых товарищей, которых мы были не в состоянии забрать с собой, оказались убиты — либо заколоты штыками, либо застрелены.

Советские снайперы не испытывали угрызений совести по поводу наших солдат, которых они убивали, когда представлялась такая возможность. Такова война. Я тоже получал приказы выслеживать вражеских снайперов и убивать их. Согласно русским понятиям это было военное преступление. Находясь на передовых позициях, я выполнял роль помощника и защитника, спасая жизнь наших гренадеров. Ради них я не раз рисковал своей жизнью. Враг был в равной степени жесток и беспощаден, но мне везло больше, чем им, хотя они часто ловили меня в прицел.