Поток - Сири Петтерсен

Скерри была в ярости. Она подошла к Хирке и ударила по лицу. Та подняла руку, чтобы защититься, но было слишком поздно. Пощёчина обожгла кожу.

– Ты не станешь прикасаться к падшим! Ты не будешь унижать свой дом!

Охваченная паникой Хирка попятилась, чувствуя, как по щеке течёт горячая кровь. Когти… Сколько вреда они нанесли? Девушка коснулась лица рукой и посмотрела на ладонь. На импровизированной перчатке отпечатались две красные полоски. Маленькие царапины. Ничего серьёзного. Капюшон помешал.

Скерри пристально смотрела на подопечную. Ярость, судя по всему, понемногу затихала, превращаясь в смятение. До Хирки дошло: женщина ждёт, что царапины моментально затянутся, и от этого испытала удовлетворение с привкусом горечи.

– Всё верно. На мне раны заживают не так, как на вас.

Скерри закрыла глаза и расстроенно вздохнула.

– Даже этого ты умудрилась не унаследовать… Ты ведь не обязательно должна выжить, правда?

Трупорождённая плотнее обмотала капюшон вокруг головы Хирки.

– Не дай им заметить. Они и так не слишком высокого мнения о тебе, – сказала Скерри и удалилась.

Напуганная и разозлённая девушка задушила приступ гнева и пошла следом.

* * *

Хирка никак не могла заснуть. Отряд разбил лагерь у подножия ледяной скалы, которая вздымалась из-под снега и нависала над палатками подобно огромному клыку. Угрожающе. Угнетающе. Каждый раз, закрыв глаза, девушка слышала потрескивание, как будто ледяная глыба в любой момент могла обрушиться и раздавить всех.

Место для ночёвки выбирала Скерри. Наверняка она сделала это из мести, поскольку Хирка раскритиковала место прошлого лагеря.

В соседней палатке храпел Хунгль. Его храп был похож на рычание собаки. Лёд трещал.

Путешественница между мирами перевернулась на другой бок. Свитер закрутился вокруг тела. От неё пахнет жареной рыбой, хотя наверняка ей это только кажется. Наверное, мозг тоже отмирает на морозе… Хирка не пробовала нормальной еды с момента прибытия сюда. Слепые погружали когти в отвратительное на вкус зелёное печенье. Уни сказала, его делают из водорослей и гриба, который растёт в пещерах. В походных лепёшках содержались почти все вещества, необходимые Умпири.

Хирка спросила, едят ли они когда-нибудь обычным способом. Её способом. Оказалось, слепые проводили подобные трапезы несколько раз в год во время торжеств и на следующий день обычно мучились от боли в желудке. Похоже, когда-то они ели привычным в Имланде способом, а потом просто взяли и перестали. Зато пили много всего странного. Возможно, потому, что пить разрешалось сидя.

Нет, Хирка готова была поклясться, что учуяла запах рыбы, жирной и свежей, а потому подползла к выходу из палатки, отодвинула шкуру в сторону и выглянула наружу.

Неподалёку в темноте девушка различила красные искры. Остатки костра.

Она натянула холодные, но сухие сапоги, обернулась одеялом, вышла на улицу и, как зверь, направилась на запах еды. Было темно и невозможно рассмотреть что-то, кроме снега под ногами. Ночи стояли чёрные. Чернее, чем в Имланде.

У костра сидел кто-то большой со шкурой на плечах и шевелил веткой дотлевающие угли.

Колайль.

Хирка помедлила. Щека всё ещё горела после удара Скерри. Но полукровка и изгой не испытывала стыда от прикосновения к кому бы то ни было, даже если это шло вразрез с тем, чего от неё ожидали. Она больше не являлась гнилью и может трогать всё, что взбредёт в голову, сидеть с кем пожелает и есть с кем захочет.

Хирка подошла ближе, уверенная, что слепой уже давно услышал её шаги. Живот подводило, и не только от голода. Нужно что-нибудь сказать. Но что? Формально их друг другу не представили.

– Колайль?

Он хмыкнул, точнее, издал короткий смешок.

– Не здесь.

Хирка не сразу поняла, что имеет в виду собеседник. Что здесь его так не называют.

Она приблизилась вплотную.

– Но ведь это твоё имя?

Стрелок кивнул. На камне рядом с ним было свободное место.

– Можно, я сяду? – спросила Хирка.

Стальной мужчина с седыми волосами, посеребрённой щетиной и немного впалыми щеками выглядел похожим на мертвеца, и даже слепые глаза казались какими-то раскосыми.

Хирка долго привыкала к бельмам Наиэля, которые являлись наглядным объяснением всем небылицам, которые рассказывали о слепых.

– Думаю, ты вольна делать всё, что сердце пожелает, – с горечью произнёс Колайль.

Девушка немного ослабила обмотанное вокруг тела одеяло, чтобы сесть. Над костром нависала воткнутая в снег палочка с большой форелью длиной с предплечье на конце. От запаха жаркого желудок сжался. Хирка сглотнула слюни.

– Не знала, что вы едите рыбу, – сказала она.

– Угощайся.

Предлагать дважды не пришлось. Проголодавшаяся девушка схватила импровизированный вертел и вонзила зубы в подрумяненную тушку, откусив и проглотив три больших куска, прежде чем вспомнила, что надо спросить, не хочет ли рыбы сам Колайль. Однако тот лишь помотал головой.

Хирка не помнила, когда в последний раз ела такую вкуснятину, и слопала всё, что в рыбе было съедобного, оставив только кости. Колайль вонзил в них когти, и очень скоро остатки пиршества превратились в нечто, напоминающее бесформенный ком.

Как могло случиться, что Хирка принадлежит к этому народу? Неужели в ней действительно течёт та же кровь, что и в тех, кто до такой степени не похож на неё? Они совершенны и в то же время ужасны. А ещё… бесстрашны. Она же всю жизнь провела в страхе.

– Так сколько…

– Скажи, – прервал он Хирку, – кого из нас ты пытаешься убить? Меня или себя?

– А от разговоров умирают?

– Не прикидывайся дурочкой, ты не настолько глупа.

Он прав. Хирка прекрасно понимала, что имелось в виду. Он падший. Девушка не представляла, что это означает, но ей доступно объяснили, что его не стоит записывать в друзья. Поэтому она решила действовать честно и прямо.

– Я могла забрать у тебя жизнь вчера вечером. Этого достаточно.

– Если ты ждёшь благодарности, то тебе придётся долго здесь сидеть.

– Если ты считаешь, что мне нужна благодарность за то, что я ни у кого не отняла жизнь, то ты сам слишком долго просидел на морозе.

Колайль посмотрел собеседнице в глаза, но ничего не сказал.

Она помяла снег в ладони, чтобы удалить рыбий жир.

– Почему ты промолчал, когда она захотела наказать тебя?

Слепой снова хмыкнул и покачал головой, как будто никогда не слышал более дурацкого вопроса, и лишь спустя несколько минут всё же ответил:

– Потому что меня приговорили к смерти уже в тот момент, когда Глимау побежал.