Белый цвет боли - Эва Хансен

— Нет, это ошибка. София точно из Косово. Она рассказывала о том, как падали бомбы, одна из таких разрушила их дом… У нее погиб маленький сынишка…

— Мартин, — возмутился Даг, — ты можешь толком объяснить, что произошло с этой Софией или Эммой, как там ее?

— Эмма Грюттен была обнаружена у себя дома мертвой вчера утром. Ее сначала напоили снотворным, потом вкололи воздух, а потом имитировали убийство при ограблении. Брать в квартире нечего, кроме того, она кому‑то мстила. Какому‑то врачу, по вине которого на операционном столе погиб ее сынишка.

— При чем здесь София? — слабо пискнула со своего места медсестра.

— В одной квартире словно жили две близняшки, обе медсестры, работавшие одна у вас, вторая в Южном госпитале — София Иванич и Эмма Грюттен. Я, пожалуй, поверю в раздвоение личности, если вторая появится сегодня на дежурстве.

Конечно, София Иванич не появилась. Медсестра, лишившаяся своих ямочек на щеках, пыталась еще что‑то возражать, но потом сникла. Дело в том, что охранник, бывший на посту у палаты Микаэльссона, уверенно заявил, что последней в нее входила именно Иванич, сняла капельницу и заверила, что пациент будет спать до утра. Мало того, немного погодя девушку саму отпустили домой, ей было явно не по себе, ее била дрожь, даже поднялась температура. Софии сделали укол и отправили отдыхать, она обещала, что если до дежурства не придет в себя, то обязательно позвонит. Не позвонила, значит, все в порядке.

— Или наоборот? Почему вы не позвонили сами?

— Я звонила! — со слезами на глазах и в голосе возражала медсестра, под началом которой работала Иванич. — Но ее телефон был вне зоны действия сети. Я даже поставила на этот пост другую…

Вангер подозрительно поинтересовался:

— Как давно София работала в вашем отделении?

— Это было третье дежурство…

— И вы утверждаете, что хорошо знали человека?!

— Но она раньше работала в детском отделении. Я там ее видела, у меня под ее присмотром неделю лежал внук.

— А почему сюда перешла?

— Сказала, что дети напоминают ей собственного погибшего малыша. У нее ведь сын погиб под бомбами.

— Ее сын умер на операционном столе. У малыша был серьезный порок сердца. И Эмма разыскивала врача, которого винила в неудачной операции.

— Но как же Косово?! — слезы в голосе уже были готовы излиться из глаз. Женщину душило отчаяние, вопреки фактам она категорически не желала верить в то, что любимый внук находился во власти непонятно кого. — Она хорошая женщина!

— Возможно. Только с двойными документами. Нужно еще выяснить, откуда у нее эти документы. Кстати, что там она рассказывала о падающих бомбах?

— Говорила, что их дом разбомбили, что сынишка погиб, она его похоронила и была вынуждена бежать.

— Когда это было?

— Не знаю… перед Новым годом… София, — женщина упрямо мотнула головой, — София рассказывала, что Новый год встречала в Стокгольме одна и ее некому утешить, а ведь был как раз месяц со дня гибели сынишки.

— Фрау?..

— Хольм, — подсказала женщина.

— Фрау Хольм, Косово уже давно никто не бомбит, спокойствия там, конечно, нет, но бомбы с неба не сыплются, тем более, не разрушают дома.

Хольм поскучнела, она и сама уже поняла, что рассказы о недавних бомбардировках выглядят нелепо.

* * *

Все утро я старательно делала вид, что даже не подозреваю о существовании Ларса, то есть он есть где‑то там, но ко мне не имеет ни малейшего отношения. Настроение, несмотря на пробежку и почти ледяной душ, восстановить не удалось. Но у меня столько долгов в университете, что даже жалеть саму себя некогда, уселась за работу. Чтобы все не выглядело подчеркнутым удалением от коллектива, устроилась в общей комнате, тем более Дорис, найдя какой‑то повод, уехала к родителям, а Лукас сидел в своей комнате.

Бритт читала, вернее, пыталась читать, книгу какого‑то популярного автора. Растиражированный супербестселлер на мою подругу впечатление явно не производил. Вывод: никогда не читай то, от чего без ума все подряд (если верить прессе), просто ни одно произведение не может нравиться абсолютно всем. Даже Джоконда нравится не всем, Бритт, например, утверждала, что ее кузен Марк считает Мону Лизу уродиной, а знаменитую улыбку недоделанным оскалом. Это не мешает другим любоваться и гадать, что же такое скрывает загадочная улыбка Джоконды.

— Дерьмо собачье! — Бритт отшвырнула книгу в сторону.

— Это название или твой отзыв?

— Не мешает переименовать, было бы честней. Каково вам читать столько всего… Сочувствую.

— Не стоит, мы читаем хорошую литературу.

Я прекрасно поняла, что это только зацепка для разговора, ей очень хочется поговорить о Томе и решила не ждать, спросила сама:

— Бритт, как у вас?

— А что у нас? Если ему крав‑мага и семинар дороже, то пусть там и пропадает.

— Это нечестно, он же не развлекаться поехал.

— Линн, — Бритт уселась, решительно подогнув ноги по‑турецки (сколько раз я ей твердила, что это вредно для формы ног!), — а может, ну их?

— Кого их?

Я поняла, кого именно подруга имела в виду, можно не спрашивать. И она поняла, что я поняла, но ответила:

— Мужчин!

— С Томом не помирились?

Подруга презрительно дернула плечом:

— Я с ним и не ссорилась, — но разобиженная, тут же не выдержала и возмутилась, — понимаешь, все разговоры о семинаре и крутости тамошних преподавателей. А еще… — она словно сомневалась, говорить ли дальше, но решилась, — если я с ним не поеду, то он может и не вернуться.

— В Стокгольм?

— Нет, ко мне лично.

— Это он сказал? — честное слово, я засомневалась, все поведение Тома и взгляды, которые тот бросал на мою подругу, говорили об обратном. И они совсем недавно даже собирались пожениться… Что‑то Бритт неправильно поняла.

Так и есть:

— Нет, но я поняла по его поведению. Ты только посмотри, что он мне подарил перед отъездом!

Бритт умчалась в свою комнату, очень кстати, потому что я успела спрятать улыбку, которая тут же появилась снова, перейдя в откровенный смех.

Подарком Тома оказалась футболка с эмблемой их семинара, черного цвета и такого размера, что сгодилось бы нам двоим с Бритт, то есть вдвое шире моей подруги и, пожалуй, ниже колен.

Меня свалил приступ смеха. С десять секунд Бритт обиженно поджимала губы, но потом присоединилась. Еще через несколько секунд мы просто валялись от смеха, держась за животы. Сам повод был давно забыт, а смех нужен для разрядки.