Успех или борода - Пенни Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако раньше я любила писать, играть как актриса, смешить людей и общаться со зрителями. Сейчас я это тоже люблю, но, боюсь, скоро возненавижу.
– Я просто хочу отдохнуть, – мне самой было неприятно, как жалобно прозвучал мой голос. – Я хочу с неделю отоспаться и походить в пижаме, не опасаясь, что меня кто-то сфотографирует или влезет в дом и будет рыться в мусорном ведре и бельевой корзине.
– Детка, ты отдохнешь, обязательно отдохнешь, просто не сейчас.
У меня вырвался беспомощный смех.
– Скажи мне, что ты никого не наняла рыться в моем мусорном ведре!
– Нет, но нам нужно, чтобы тебя фотографировали. Нам нужно, чтобы ты отвечала на звонки, реагировала на просьбы об интервью и посты в соцсетях. Нам нужно, чтобы ты оставалась на виду и на связи. А раз ты будешь на виду, тебе необходима личная охрана.
Подавив раздражение, я кивнула: насчет охраны Марта права.
– Хорошо, я придумаю, как выйти онлайн, и сброшу Дейву адрес. Здесь хватит места и для него, и для остальных парней.
Планы побыть в тишине и покое можно было расцеловать в задницу. Я хорошо отношусь к своим телохранителям, но мужчины есть мужчины. Они никогда не помоют за собой посуду и не положат вещи на место.
Пытаясь не выдать своего огорчения, я пообещала Марте позвонить утром и вернулась к недожаренному мясу на плите. Фарш, конечно, не мелко нарезанная говядина, предпочтительная для тако, но я не жаловалась. Вот будь здесь мама, она пришла бы в ужас…
Только я разобралась, как снова включить конфорку, входная дверь открылась, громко закрылась, и послышался мощный ор:
– Сиенна!
Я улыбнулась. Настроение сразу поднялось от знакомого голоса.
– Я здесь, Хэнки-пэнки. Но не входи, а то я голая. И в гинекологическом кресле. И мне удаляют родинку.
– Не голая ты! – Его грудной смех ласкал слух.
Хэнк появился в дверном проеме справа от меня.
Я взглянула на него. Старый приятель прислонился к дверному косяку, заправив большие пальцы в шлевки джинсов. Асимметричная счастливая улыбка превращала его обычно равнодушное лицо в красивое.
– Отчего же, я была голая, но быстро оделась, когда открылась входная дверь.
– А гинеколога отправила восвояси?
– Нет, я собственноручно проводила себе осмотр с помощью зеркала и холодного как лед расширителя и удаляла собственную родинку. Надеюсь, ты не против, что я воспользовалась твоими ножами для мяса? Если против, я их простерилизую!
Хэнк, сморщившись, подошел к холодильнику и достал пиво.
– Фу, какую гадость ты несешь!
– Да, я такая. А сейчас я расскажу тебе о моей колоноскопии…
– Прекращай!
Хэнк, смеясь, замахал руками, будто защищаясь от моих слов.
В этой традиции он не новичок – мы с братьями и сестрами не один год играли в эту игру и живо посвятили в ее правила Хэнка, приехавшего к нам на выходные на первом курсе (в колледже мы вроде как малость встречались).
Целью игры было вызвать друг у дружки отвращение. После того уик-энда мы с Хэнком быстро перешли на дружескую территорию, а для меня стало хорошим уроком, что бывает, если поспешить с полной открытостью и показаться как есть – своеобразной, эксцентричной, буйной, дурашливой – слишком скоро. Теперь я так не поступаю.
Мысль приобщить Хэнка к нашей семейной традиции появилась у меня после его уверений, что он абсолютно небрезглив. Условия, в которых мы росли, не могли различаться сильнее, но мы с Хэнком подружились, подначивая друг друга все глубже окунуться в омут отвращения. В результате всякая романтика моментально улетучилась, заменяясь сортирным юмором и дружескими попойками. Я стала его «вторым пилотом», он – моим, а остальное отошло в область преданий.
– Прекрасно, прекращу. Но мне не терпится показать тебе этот полип, похожий на кратер в форме сердца на Плутоне…
Подойдя сзади, Хэнк зажал мне рот ладонью и склонил мою голову себе на плечо. Я чувствовала, как его трясет от смеха.
– Никаких полипов, – потребовал он.
Я приподняла брови – Хэнк знал, что полагается сказать.
Он вздохнул, убрал руку и легонько сжал мне плечо:
– Ты победила, победила.
– Нет, ты скажи, как положено, – уперлась я.
– Ладно, ладно, – проворчал он. – Ты мне отвратительна.
Это была ключевая фраза, означавшая, что в этом раунде победа осталась за мной. Я не веду статистики, но уверена, что уже могу претендовать на звание чемпиона.
Я моментально расплылась в улыбке и исполнила маленький танец победы у плиты:
– Эй, лопатка из оливы, сделай-ка меня счастливой, напророчь-ка мне успех: кто на свете гаже всех?
– Иди сюда, балда, – засмеялся Хэнк, шлепнув по деревянной лопатке для мяса у меня в руке, чтобы как следует меня обнять.
Я крепко стиснула его в объятиях и упоенно вздохнула ему в грудь. Хэнк хорошо обнимается – качественно и полноценно. Примерно так обнимаются в моей семье. Раз это мой единственный шанс, пока не приехала моя охрана, нужно пользоваться им на всю катушку.
Отстранившись, я указала лопаткой на холодильник:
– Ты закупил много продуктов, спасибо. Обязательно перешли чек моей сестре, чтобы мы тебе возместили все расходы.
Он кивнул:
– Уже. Марта перевела деньги еще вчера.
– А, ну, прекрасно. – Я обвела кухню величественным жестом и прогудела неестественным голосом: – В таком случае оставайся на ужин, ешь мои тако и пей мое вино!
Хэнк ухмыльнулся:
– Останусь. А почему ты не позвонила? Я ждал тебя только в среду.
– Поменяла билеты на ранний рейс. Я бы из Лос-Анджелеса и пешком сбежала – мать попыталась устроить мне очередное слепое свидание. – Я снова повернулась к плите. Мясо, возмущенное моим пренебрежением, расшипелось вовсю. – Черт, не умею я пользоваться газовой плитой! По-моему, все подгорает.
– Значит, она никак не успокоится?
– Не-а. Мама считает, мне нужен мужчина, чтобы «позаботиться о моих потребностях». Всякий раз, как она это говорит, младенец Иисус плачет и один ангелочек теряет свои крылышки.
Хэнк прыснул.
– Твоя мама хочет обеспечить тебе регулярный секс.
– Я уже не знаю, как с ней разговаривать. Она сама себе противоречит: в детстве внушала, что каждый мужчина – маньяк с топором, а сейчас принялась знакомить.
– Помню, помню. Твой брат что-то рассказывал о прóклятой Ллороне, которая всюду бродит и ищет своих детей.
– Ла Йорона, а не так, как ты сказал. Да, это призрак женщины в белом, которая ищет своих детей, которых она утопила. Страх перед незнакомцами у маленьких мексиканцев уступает только страху перед Ла Йороной.