Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

— Ага. Тогда что ты сейчас делаешь? Что? Пересчитываешь пасеки, которые нам поставляют мёд? Изучаешь рынок сбыта молока? Думаешь, я не знаю, что творится на юге? Эти испанцы... Война у порога, а ты... Золтан, что творится? Кому ты служишь теперь, на кого ты опять подрядился работать?

— Ни на кого я не работаю! — он устало провёл ладонью по лицу. — Марта, ты же знаешь, я давно отошёл от дел.

— Отошёл, ага... Думаешь, я не знаю, кто приходил к тебе тогда?

— Кто приходил? Никто не приходил. Когда?

— Той ночью. В сентябре. Когда настали холода.

-Я...

— Молчи. Я видела. Не знаю, о чём вы с ним там говорили, но узнать-то я его узнала. Не так уж сложно его запомнить. Сколько раз я его видела в последние пять лет, и всякий раз после этого всё шло наперекосяк. Ты же обещал мне, что больше это не повторится. Что на этот раз? Что он посулил тебе? Деньги? Положенье? Загородный дом? Очередные послабления в уплате налогов? Золтан, ты и так прибрал к рукам полгорода. Нас никто не трогает, ни власти, ни те, другие, и даже воровская гильдия молчит. Ты ведь сам хотел уйти на покой, так что с тобою? Что с тобою, Золтан Хагг? Корчма приносит недостаточно дохода? Или вновь на приключения потянуло?

Золтан долго молчал, разминая свою левую — четырёхпалую ладонь, как делал всегда, когда нервничал. Из опыта долгой совместной жизни Марта знала, что в подобные моменты его лучше не тревожить.

— Я не могу тебе сказать, — проговорил он наконец. — Пойми, но... я не могу. Просто поверь мне. Я ни на кого не работаю. Я ничего и никому не обещал, и тот человек тут не при чём. И знаешь, что... Тебе лучше забыть, что ты вообще его видела.

— В чём дело? — Марта переменилась в лице. — Тебе кто-то угрожает?

— Нет.

— Что ты замыслил?

— Марта, послушай... мне скоро нужно будет уехать.

— Золтан...

— Постой! — Хагг выставил перед собой ладони, не давая ей вставить и слова. — Я ничего не стану объяснять. Поверь мне только — это важно. Важно для жизни... одного человека. Я вернусь и всё объясню.

Та помрачнела.

— Как всегда, — с горечью сказала она и закусила губу. — Ох, Золтан, Золтан... Ты неисправим. Быть может, ты всё-таки мне скажешь, что... Кто на этот раз?

Золтан помолчал, потом решился.

— Лис, — ответил он.

— Боже мой! — Марта побледнела, поднесла ладонь к губам. — Золтан, нет! Только не его. Он-то кому помешал? Зачем ты так?

Золтан поморщился.

— Я же говорил, что ты не поймёшь, — разочарованно сказал он и махнул рукой. — Кому он помешал, ты спрашиваешь? Да никому, и в то же время — всем сразу. Сам по себе он, может быть, и не опасен, но найдутся такие, которые захотят его использовать.

Знаешь, я подумал, прежде чем за это взяться. Хорошо подумал. Не хотел соглашаться и не согласился. Но если я за это дело не возьмусь, возьмётся кто-нибудь другой, желающие найдутся. И этот другой с ним разговаривать уже не будет. Понимаешь?

— А ты?

— А я — буду, — мрачно пообещал он. — Ещё как буду. Те, другие прикончили бы его без разговоров. Я знаю дюжину рубак, которые за деньги мать родную прирежут, не то что какого-то травника. Гнусные же времена настали, ох и гнусные...

При этих словах Марта скептически хмыкнула. Золтан кивнул, как будто угадал невысказанную ею мысль:

— Да, я тоже думаю, что этот номер не пройдёт — Лисёнок сделает их только так, хоть вместе, хоть поодиночке. Впрочем, я не знаю, но если меч ещё с ним... Но тогда за ним начнётся настоящая охота. Ты понимаешь, что это значит?

Марта кивнула и долго молчала, собираясь с мыслями. В пустой каморке воцарилась тишина, лишь где-то глубоко в бревенчатой стене слышалось зловещее «тик-тик» жука-точильщика.

— Лисёнок... — наконец произнесла она. — Столько лет прошло, он давно уже взрослый, а ты всё по привычке зовёшь его так... — Марта посмотрела мужу в глаза. — Золтан, почему? Что происходит? Ты ведь не убьёшь его? Ну, скажи, что не убьёшь! Ведь не убьёшь?

— Оборвать бы тебе уши, да жаль — не поможет, — со вздохом посетовал Хагг, повернулся к столу и одним движением руки смёл с карты все флажки. Посмотрел на один, случайно там оставшийся, аккуратно выдернул его и присовокупил к остальным.

Почему-то после этого объяснений больше не потребовалось. Марте этого хватило.

— Я ничего не слышала, — сказала она, вставая и расправляя складки юбки. — Ты ничего не говорил. Меня здесь не было.

Золтан улыбнулся уголками губ, шагнул к ней и обнял.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Уезжай отсюда.

* * *

То, что у него над головой слышны шаги, Фриц осознал не сразу. По правде говоря, проснулся он от холода — каминная труба, к которой он завёл привычку прислоняться по ночам, теперь была холодной. Через косые реечные жалюзи на слуховом окне сочился серый утренний свет. Фриц поёжился, отодвинулся подальше от остывших кирпичей, и тут вдруг распознал тот непонятный звук, который доносился сверху. Распознал и заоглядывался суматошно, прикидывая, где здесь лучше будет спрятаться. Первым, что ему попалось на глаза, был кинжал, лежавший рядом; Фриц схватил его и, скомкав одеяло, на карачках перебрался за трубу, туда, где под неровным черепичным скатом крыши до сих пор таилась тень. Там он и затаился, выставив перед собой кинжал на уровне груди, как это делали знакомые мальчишки возрастом постарше, когда хотели порисоваться перед такими же огольцами с соседней улицы.

Шаги на крыше не казались осторожными, наоборот — звучали тихо и легко. Кто-то шёл по самому коньку и шёл очень уверенно. Фриц спросонья даже не сразу понял, что это именно шаги, и принял их за шум дождя. Сам дождь уже давно кончился, даже крыша просохла. Некоторое время наверху царила тишина, пришелец деловито чем-то пошуршал и стал со стуком что-то разбирать. Дальше — больше: «крышеход» вдруг стал насвистывать немелодично, но с задором нечто среднее между «Ах, мой милый Августин» и «Полюбила Марта брадобрея». Тут уж Фриц совсем растерялся, так не походило это на облаву. Стражники, во-первых бы поднялись снизу, через дверь, а во-вторых не ползали б по крыше в одиночку, распевая песенки. Нет, стражники вломились бы, как минимум, втроём, ругаясь, в середине дня. А этот...

Меж тем свист прекратился. «Этот» осторожно сполз по крыше вниз и принялся ковыряться в решётчатых ставнях слухового окна. С третьей или четвёртой попытки створка поддалась, и чердак залило светом. Заплясала пыль, насыпанные шлак и мусор захрустели под подошвами. Фриц за трубой напрягся словно сжатая пружина, хотя с трудом представлял, что будет делать, если его обнаружат.

— Так-так, — бормотал человек, болтая сам с собой, приблизился к трубе и с лёгким скрежетом пошевелил расшатанные кирпичи. — Что у нас тут? Ага. Угу. Ну, ясно.

Под ногой пришельца что-то треснуло. Фриц похолодел: то была забытая им миска.