Рабыня черных скал - Иман Кальби

– Тшшш,– раздалось его успокаивающее придыхание у уха, и на удивление тело отреагировало на него… Мышцы тут же обмякли, по телу разлилось нугой обволакивающее тепло… За эти дни он много раз делал так– шептал, успокаивал, согревал… Привыкла, приручилась, выдрессировалась в лапах Зверя…

– Открой глаза и расслабься, Лира…– шептал он, едва касаясь ее шеи шершавыми кончиками пальцев, посылая по коже нервную томительную дрожь, очерчивая едва уловимыми, порхающими поцелуями кайму подбородка и скул, облизывая кончиком языка ушные раковины… Он играл на грани, выбивая из нее истому предвкушения, подталкивая к краю, и тут же притягивая обратно. От этого танца– соблазна кружилась голова. И она терялась, растворялась в новых ощущениях…

– Ну давай же, Иллирия, ты ведь смелая девочка… Открой глаза… Посмотри в лицо своему страху… И ты увидишь, его вовсе и нет… Тебе не нужно меня бояться…– он опустил пальцы, скользя по бедру к ее лону, поиграл с пирсингом, и она невольно дернулась, как от удара молнии… Это было слишком чувственно, слишком страстно… Так вот зачем ей нанесли это увечье, зачем вставили эту сверкающую гадость… Она думала, это нужно для забавы Зверя, очередное его клеймо, но все было хуже для нее… Клеймо бы демонстрировало факт ее принадлежности ему всему миру, в то время, как пирсинг заставлял об этом помнить ее саму… Он умело поддевал золотое украшение– и она, подобно марионетке, послушно извивалась ему на радость на его пальцах… Еще один способ ее порабощения, еще один способ его демонстрации абсолютной власти над ней… Потому что здесь и сейчас, с разведенными ногами, которые она теперь сама непроизвольно бесстыже расставляла, подаваясь бедрами вперед, навстречу его рукам, жаждая получить больше, она была его рабыней… Рабыней его прикосновений, его ласк…

– Что ты хочешь почувствовать сначала, Лира, мой член или мой язык?– прохрипел он ей в губы, просунув внутрь ее лона два пальца. Глубоко втянул воздух, когда она, повинуясь порыву инстинкта, сжалась внутри, обхватив его так сильно, что в и так затуманенном сейчас пороком сознании Зверя взорвались тысячи искр предвкушения того, что сегодня даст ему ее тело, что теперь всегда будет давать, по одному его желанию.

Она молчит, лишь шумно, порывисто дыша. Разум то ли полностью отключен, то ли все еще отчаянно, на последнем вздохе, продолжает противостоять его воле…

Он таранит ее глазами, не отпускает ни на секунду– ни ментально, ни физически. Опускается поцелуями вниз по покрытому испариной телу, разводит ноги еще шире.

– Молчишь… Тогда я решу за тебя сам… Ты еще научишься получать удовольствие и от этого, Иллирия, от того, что за тебя буду решать я… Что я буду определять, какое удовольствие тебе дать, что я буду брать тебя так, как посчитаю нужным в этот момент, а ты будешь просто подчиняться…

Накрывает ее своим ртом… Она снова дергается, узнает эти губы, эти бесстыжие прикосновения… Она уже испытывала это удовольствие… Приближалась к его пику, но тогда, в купальне, насильно оторвала себя от него… А теперь… Теперь назад пути не было, только вперед. И она, не оглядываясь, ринулась навстречу, в прямом и переносном смыслах, громко вскрикнув от новых ощущений его языка на пирсинге, который посылал по телу дикие, болезненно– экстатические всполохи удовольствия.

– Какая вкусная,– шептал он, погружаясь в нее все глубже и глубже,– не оторваться… Я бы лизал тебя ночами напролет…

Прикусил ее чуть ощутимо, Иллирия вскинулась, закричала, со всей силы зажав кожу кисти руки между зубов. Не помогло… Он делал это снова и снова, пока что– то странное, первобытное, неподвластное пониманию не стало собираться волнами жара к ее женскому естеству… Она чувствовала нечто подобное там, в пустыне, в его руках, с завязанными глазами, горя от стыда перед номадом, но то, что происходило сейчас, было в разы сильнее… Ярче…

– Кричи, Лира… Кричи мое имя…– прорычал повелительно, задавая своим действиям такой темп, что она уже ничего не помнила кроме этого порочного языка и наглых, умелых рук.

Губы приоткрылись, выпустив наружу болезненный, рваный стон, а потом ее накрыла волна сладкого, убийственного взрыва, на осколки разнесшего ее поруганную честь, попранную гордость и неуместную сейчас нравственность… Перед этим чувством ошеломительного удовольствия меркли все иные… И ей было плевать, что потом наступит тяжелое, горькое похмелье… Сейчас она проживала эти эмоции, вытеснившие, наконец, из ее сознания все остальное…

– Эмиль,– шептала она и выгибалась. И впервые за все это время не было боли от утраты, унижения, собственной ничтожности… Все было неважно… Только это удовольствие, начало и конец всего… Низменное и возвышенное… Разрушающее и созидающее…

Ее тело все еще тряслось всполохами экстаза, когда на смену языку пришло другое чувство– наполненности. Лира ошарашенно распахнула глаза, почувствовав тяжесть его наваливающегося сверху тела и горячее дыхание у губ, а потом ощутила его в себе, на всю длину, сразу, без промедлений и колебаний. Больно не было… Было хорошо, сказочно хорошо… Словно так и должно было быть… Накаутированный переживаемым разум где– то далеко, на задворках, попытался было восстать, возразить, что она должна просто давать, а не получать удовольствие, жертвовать собой ради того, чтобы выжить и восстать из пепла, втайне ненавидеть и терпеть то, что он с ней делал, чтобы однажды отомстить, но тело во всеуслышание кричало об обратном… О своем единственном желании– принадлежать этому мужчине… Словно во всей Вселенной больше не было для нее иных желаний…

А потом он задвигался, и тогда Лира поняла, что звезды, рассыпанные на небе там, в пустыне, были ничем в сравнении с той феерией, какую приносили его толчки… Зверь собственнически подхватил ее под ягодицы, то и дело вжимая рукой ее тело в свое, и она отвечала со всей своей страстью. Выгибалась, подстраивалась, разводила бедра все шире, давая ему возможность почувствовать себя в ней еще глубже. Она ласкала руками его мощные, накаченные руки, обвитые выпуклыми венами, нащупывала многочисленные шрамы на спине, целовала его шею, всякий раз, при соприкосновении ее рта с его плотью вырывая из его глотки звериный рык. А потом снова наступило падение в сладкую, зовущую пустоту удовольствия. И на этот раз они падали вместе, цепляясь руками друг за друга, словно одновременно и спасая, и утягивая за собой…

– Лирраа…– рычал он, впрыскивая в нее свое семя,– моя Лира… Моя… Ты только моя… Его рычание звенело в ее ушах эхом, и от этого почему– то было не страшно, а хорошо… Словно в этом его рычании вожделения была скрыта хоть какая– то толика его власти над ней…

Эту ночь она запомнит навсегда… Полную жажды и насыщенности, боли и наслаждения, робости и бесстыдства… Он приучил ее к своему телу, подсадил на это нескончаемое, сладкое удовольствие, которое дарила близость с ним. Зверь брал снова и снова, давая себе и ей паузу лишь на то, чтобы жадно припасть иссушенными губами к кубку с водой или поменять позу… Лира охрипла, не хватало сил даже для стонов… Когда он в очередной раз довел ее до сумасшедшего блаженства, она могла только открывать рот бесшумно, словно рыба, трясясь от спазмов, сокращающихся внизу живота.