Бывает и так - Сергей Данилов

гомонящий город, утро уже миновало, и погода вовсе не выглядела насупленной и хмурой. Просто вид у меня был говорящий: шёл я, с трудом волоча одеревеневшие ноги, наклонив голову и опустив, словно в безмерной тоске, заострившиеся плечи. Вся вековая скорбь угнетённых народов проступила на моём осунувшемся за бессонную ночь лице. Так я угрюмо шествовал на шмоточную голгофу, сопровождаемый бодрым, довольным жизнью эскортом.

Местный универмаг оказался большим кубическим сооружением тёмно-шоколадного цвета. В тот день в моих глазах он скорее походил на крематорий, чем на досуговый центр. Я понял, что в его прожорливом чреве, словно в гигантской топке, в ближайшее время безвозвратно сгорят все мои светлые помыслы. Прощай, экскурсия по галерее чухонских художников; не поминайте лихом, мечты об ознакомлении с окаменелостями мамонта под прозрачным куполом палеонтологического музея.

Как только я вошёл внутрь супермаркета, меня оглушили крики и общий монотонный гам, ошарашили толкотня и пестрота, поглотила хаотичность движения. Вокруг суетились и, как мне казалось, бешено носились толпы алчущих людей в поисках красоты, качества и дешевизны одновременно. Они раздражали меня абсолютно всем, даже просто своим присутствием рядом со мной. Мне претило, что они имели наглость близко подходить ко мне, случайно касаться меня, рассматривать на соседних полках какие-то вещи, тянуть к ним свои жадные руки, а иногда со странным нетерпением подталкивать меня в спину костлявыми локтями.

От каждого нечаянного прикосновения я вздрагивал, словно от ожога или электрического разряда, брезгливо передёргивал плечами и отвечал на извинения полным злобы уничтожающим взглядом. Торопливые покупатели с большими пакетами приводили меня в ярость. Мне не нравились услужливые продавцы, пытавшиеся помочь в выборе одежды. Меня нервировала спокойная классическая музыка, звучавшая в зале и призванная, напротив, настраивать посетителей на умиротворённый лад. Мне был противен цвет плитки на полу, не устраивала отделка стен, бесило расположение туалетных комнат. Я был вне себя. Я был подавлен и скорбен.

Улавливая мои внутренние метания, ко мне модельной походкой то и дело подплывали высокорослые белокурые девушки в фирменных одеяниях. Они мило улыбались и лопотали какую-то приветливую галиматью на различных басурманских языках. Я ровным счётом ничего не понимал, поскольку не говорил ни на одном наречии мира, кроме русского. Мы первый раз выбрались за рубеж, и у меня ещё не сформировалась потребность учить иностранные слова. От ощущения своей полной беспомощности я ещё больше раздражался. Даже под страхом смертной казни я не сумел бы дать ответ ни на один обращённый ко мне вопрос. Был момент, когда я стоял в окружении уже трёх стройных девиц: первые две на протяжении получаса не могли справиться со мной и вызвали подмогу. Я глупо улыбался, беспомощно хлопал глазами, молчал и вращал головой, словно попавший в силки совёнок. Моим единственным, всепоглощающим желанием было быстрее смотаться из этой секции на фиг, да подальше. Что я и сделал, когда девицы на секунду ослабили внимание.

Стоит ли говорить о том, что спустя два с половиной часа мучений, хождений по этажам и толкания в торговых залах я так ничего и не приобрёл. Как только я брал в руки какую-нибудь вещь или мне предлагали что-то примерить, она, эта вещь, сразу же становилась мне противна, я презирал её всем сердцем и душой до последней строчки, пуговицы и петельки.

Надо отметить, что исследовал магазин я не в одиночестве. Мой почётный эскорт состоял из жены и двух её раскрасневшихся подружек. Они были прикреплены ко мне на весь день, словно тюремный конвой. Своим обаянием и улыбками они пытались скрасить мою трагикомическую участь.

Все три женщины неотступно следовали за мной с самого момента пересечения демаркационной линии, разделяющей тюремно-торговый центр и весь остальной свободный мир. У них была чёткая цель: одеть меня с головы до ног во чтобы то ни стало. Смотрелись мы очень комично. Впереди плёлся я, словно угнетённый тяжёлыми думами, согбенный годами восточный шейх, а за мной спешил весёлый, щебечущий, краснощёкий «гарем» из трёх привлекательных молодых особ. В руках они торжественно несли отобранные для меня общими усилиями шикарные наряды. Со стороны посмотреть, так это было настоящее шоу, нечто среднее между цирковым выступлением и театральным представлением с перевоплощением.

Мои руки удлинились и повисли вдоль сутулого туловища, словно плети, ступни-ласты вытянулись и стали непропорционально большими, я задевал ими за всё, что попадалось под ноги. Я спотыкался о вешалки и порожки, скользил на плитке и буксовал на ковровых дорожках. Создавалась иллюзия, будто в джунглях из множества особей отобрали самого приличного на вид орангутанга и в качестве научного эксперимента привели одевать в человеческие туалеты. А дитю природы это чуждо и к тому же противно. Ему не объяснить, зачем нужна бессмысленная процедура облачения. Матёрый самец и без этого вычурного фэшн-шоу прекрасно существовал все прожитые годы в своём уютном, хотя, может быть, и диковатом мире.

С таким вот тупым, упрямым выражением лица я примерял предлагаемые вещи. Надо ли говорить, что мне действительно ничего не шло. Моё угрюмое настроение «фонило» во все стороны отрицательными импульсами, а страдальческое выражение глаз напрочь лишало лоска любую изысканную одежду, каких бы престижных марок она ни была.

Даже самые элегантные модели, вне зависимости от цены и покроя, смотрелись на мне убого, будто были сняты с чужого плеча. Красивая вещь, надетая на меня, тут же приобретала непритязательный, даже как будто истрёпанный вид. По лицам продавцов отчётливо читалось, что они находятся в полном тупике. Опытные торговцы не понимали, что происходит с проверенным, ходовым товаром. Промаявшись со мной каждый минут по двадцать-тридцать, менеджеры зала сдавались и беспомощно опускали уставшие руки. Они были заинтересованы в проценте с продаж, переживали за установленный ежедневный план, но совести не хватало сказать, что хотя бы что-то на мне смотрится прилично.

За всё время ударного капиталистического труда работники финской торговли такого ещё не встречали. Когда я с кислой миной возвращал им очередной костюм, они осматривали его с подозрением. Золотоволосые продавщицы искренне удивлялись, почему такая классная модель оказалась на поверку кривой и косой. Сам-то я с первого взгляда производил нормальное впечатление — среднестатистический человек с обычными пропорциями. По идее, меня должны были красить хорошие вещи. Но они меня в тот день откровенно портили.

В итоге я постыдно сбежал. Да-да, просто трусливо покинул поле этой битвы за красоту и элегантность. Можно сказать, позорно дезертировал. Я почувствовал, что ещё полчаса изматывающей шопинг-пытки не вынесу: либо окончательно сойду с ума, либо меня вырвет прямо здесь же, посредине торгового зала, у всех на