Изумруд Люцифера - Анатолий Федорович Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сядьте!
Голос старика был тих и спокоен, но его услышали и подчинились.
– Что еще велел передать нам твой сюзерен?
– Он предлагает обмануть врага и переправить ему Сокровище Добрых Людей, которое они защищают в Монсегюре и которое так жаждет заполучить папа. Я бы мог уже следующей ночью пройти через посты, где будут стоять преданные нам люди, и через два дня и две ночи быть у сюзерена. В знак чистоты своих намерений он велел оставить в крепости заложника, который пришел со мной. Это его любимый вассал Тараскон д’Але, который попал в плен к неверным и которого д’Аниор выкупил за большие деньги.
– Это все?
– Да, Совершенный! – Эскот склонился в поклоне.
– Иди и жди.
После ухода гостя в зале некоторое время стояла тишина.
– Рамон? – первым нарушил молчание Бертран.
– Я думаю, шурину можно верить, – произнес владелец замка. – Я знаю его как достойного человека и рыцаря. Он поступает по правилам: прислал с гонцом заложника и предлагает помощь. Пока войска Юга стоят вокруг, Сокровище в опасности.
– А ты что думаешь, Роже?
– Я думаю, что Ферье намного хитрее, чем мы думаем. Восьмой месяц они топчутся здесь, и в каждую ночь Сокровище может уплыть из Монсегюра сквозь их дырявые посты. Он хоть и уверен, что мы просто так не расстанемся с ним и до последней минуты будем защищать его, но все же… А так все просто… Шурин Рамона предлагает помощь, присылает заложника, бедного рыцаря, который навек обязан сюзерену уже тем, что его выкупили из неволи… И не надо приступов и лишних жертв…
– Да как ты смеешь!
– Тихо, Рамон! – старик поднял руку. – Хватит того, что вы двое бранились перед чужаком, как торговки на рынке. Вы – Верующие, и, может быть, скоро мне предстоит дать вам solament, последнее утешение. Ты уже все сказал, Рамон, и я хочу, чтобы Роже продолжил.
– Я думаю, нам надо принять предложение Эскота.
Бертран удивленно вглянул на рыцаря.
– Если д’Аниор действительно хочет нам помочь, то пусть так и будет. А если Ферье жаждет нас провести, то пусть думает, что мы проглотили его приманку. Мы отправим Эскота, но не одного. С ним будут люди из моего фьефа – те, что остались со мной, хотя де Леви сулил им деньги и земли, а здесь их ждали страдания и смерть. Их верность несомненна. Сокровище останется здесь, а вот ту часть казны Добрых Людей, которая еще в замке, они унесут. О ней знают все, в том числе и наемники, а это опасно. Я хотел бы, Бертран, чтобы с ними пошел ваш дьякон Матеус. Он распорядительный человек и, думаю, сумеет нанять для нас новых воинов и привести их сюда. А Эскоту не обязательно знать, что в сумах моих людей. Пусть думает, что это Сокровище. Так отряд будет целее. Они побоятся напасть, чтобы не повредить Сокровище. Проще получить его из рук д’Аниора. Да и тот, наверняка, жаждет сам передать его взамен за высокие должности и новые земли. Эскот будет стараться. А мы попросим Матеуса: если все будет хорошо, на горе Бидорта, что напротив Монсегюра, пусть вспыхнет ночью костер.
– Ты не только храбр, но и мудр, – старик встал и возложил руку на голову рыцаря. – Распорядись!
– Абей!
Из темного угла беззвучно вышел и поклонился коренастый воин в темной одежде.
– Ты привел сюда, на совет, своего человека! – Рамон едва не задохнулся от ярости.
– Не беспокойтесь, сюзерен, он никому ничего не расскажет.
– Ты уверен?
– Абей, покажи!
Воин подошел к столу и широко открыл рот. Даже в колышущемся свете факелов стало видно, что во рту его вместо языка – короткий обрубок.
– Когда он был еще мальчиком, через их деревню проезжал отряд крестоносцев. Он стал дразнить их. Кнехты поймали его и хотели повесить. Но в отряде был монах, который решил явить «милосердие» к невинному отроку. Он сказал, что виселица – слишком легкое наказание для юного еретика. А вот если отрезать ему поганый язык, которым он возносил хулу на слуг божьих, даже его потомки запомнят, как мать-церковь карает своих врагов…
– Он может написать, – недовольно, но уже тише сказал Рамон. – И в любом случае не следует водить кнехта на собрание рыцарей.
– Он неграмотен, – возразил Пьер-Роже. – Но зато хорошо владеет копьем и арбалетом – я учил его этому сам. Он надежный человек: рыцарей с крестами на плащах любит так, что многие уже умерли от такой сильной любви. Поэтому в последнее время он всегда за моей спиной. Это избавляет меня от необходимости постоянно оглядываться.
Рамон пожал плечами и пошел к двери. Следом, широко ступая длинными, как у журавля, ногами, отправился Бертран. Пьер-Роже встал со скамьи и положил закованную в кольчугу тяжелую руку на плечо воина:
– Ты все понял, Абей?
4
Звук был далекий и противный: электронный синтезатор монотонно генерировал один сигнал за другим, равнодушно посылая их в темноту спящей квартиры. Кузьма перевернулся на другой бок, сонно пробормотав:
– Очумели, что ли… Ночь…
Телефон не умолкал. Кузьма заполошно вскочил с дивана. «Вдруг это Вика или Маша?» – подумал он и, запнувшись о ковер и врезавшись в полуоткрытую дверь, вылетел в прихожую и схватил трубку.
– Алло? – услышал он мужской голос. – Кузьма Иванович?
– Я.
– Лейтенант Поджарый из подразделения «Охрана». В вашем офисе срабатывание, нужно приехать.
«Вот тебе и сорок вторая!» – сердито подумал Кузьма, но вслух, не теряя надежды отлынить от канительной поездки, сказал: – Там же Марья Васильевна рядом живет. Звоните ей!
– Уже позвонили, – не отстал Поджарый, – и вызвали. Необходимо ваше присутствие. Собирайтесь. Машина уже вышла.
«Зачем там мое присутствие? Что, Марья Васильевна двери не откроет!» – возмутился про себя Кузьма, тем временем Поджарый уже положил трубку, так что отлынить не удалось.
Кузьма глянул на часы – начало пятого. Ругнувшись, он потащился одеваться.
Машина не заставила себя ждать. Едва Кузьма вышел из подъезда, сине-белая милицейская «девятка» с незажженным маячком на крыше лихо свернула во двор. Кузьма сел рядом с водителем. Когда «девятка» уже неслась по пустынному ночному шоссе, он заметил, что позади есть еще кто-то. Кузьма оглянулся. Милиционер в бронежилете поверх камуфляжа, в каске и с коротким автоматом в руках хмуро встретил его взгляд.
«Как под конвоем! – сонно подумал Кузьма и тут же забыл об этом. На него вдруг нахлынуло увиденное и
