Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей - Джон Ронсон

Публичные наказания полностью прекратили свое существование в течение пятидесяти лет после публикации исследования Раша – один лишь Делавэр странным образом продержался до 1952 года (вот почему делавэрские критические замечания касательно порки, которые я привел выше, были опубликованы в 1870-х).

Газета «Нью-Йорк таймс», озадаченная упрямством Делавэра, постаралась переубедить их в редакционной статье 1867 года:

Когда 12 февраля 2013 года Джона Лерер стоял перед выведенной на огромный экран живой лентой Твиттера, он столкнулся с тем, что в XVIII веке было повсеместно признано возмутительным.

Я вышел из Массачусетского исторического общества, достал телефон и твитнул: «Твиттер что, превратился в суд кенгуру[17]?»

«Не суд кенгуру, – кратко ответил кто-то из пользователей. – Твиттер не выносит реальных приговоров. Просто комментирует. Только в отличие от вас, Джон, мы не получаем за это денег».

Был ли он прав? Казалось, что на этот вопрос действительно нужно получить ответ, потому что никому из нас не приходило в голову задуматься: человек, на которого мы только что набросились, в порядке или в полном раздрае? Полагаю, что, когда оскорбления сыплются подобно дистанционно управляемой атаке дронами, никто не чувствует необходимости задуматься, насколько яростным может быть наше коллективное влияние. Снежинка не чувствует ответственности за сход лавины.

* * *

– Я все еще не понимаю, чем могу вам помочь… – Джона осекся. Он разговаривал со мной по телефону из своего дома в Лос-Анджелесе.

– Те 20 тысяч долларов… – начал я.

– Произошла чудовищная ошибка, – сказал он. – Я не просил об этом. Это было предложение. Мне их просто дали. Ну, что еще вы хотите узнать? Я… – Джона сделал паузу. – Слушайте, мне надо платить по счетам. Я ни пенни не заработал за семь месяцев. У меня были грандиозные амбиции, я зарабатывал невероятное количество денег. И вдруг ты просто перестаешь получать хоть какой-то доход…

Наконец, Джона согласился на более продолжительное интервью. Он звучал устало, словно провел некоторое время внутри центрифуги, спроектированной инопланетянами для изучения того, как стресс влияет на людей. Для умного человека все, что он совершил со времен первого письма Майкла, выглядело как один гигантский просчет. Он был лопнувшим воздушным шариком, размашисто летящим в разных направлениях, лихорадочно лгущим Майклу, прежде чем приземлиться без каких-либо остатков воздуха посреди одного из самых крупных скандалов современности.

– Один друг переслал мне пост Джерри Койна из Чикагского университета, – сказал Джона. – Выдающаяся личность, я как-то раз брал у него интервью. Он написал обо мне пост в своем блоге, где назвал меня социопатом.

– Я вспомнил про вас, – сказал Джона. – Я решил, что это интересный вопрос к Джону. Джон провел со мной некоторое количество времени. Может, я и правда социопат.

Вопрос меня не удивил. С того момента, как я написал книгу о психопатах[19], люди начали постоянно спрашивать меня, не принадлежат ли и они к их числу (или же не они, а их босс, или бывший партнер, или Лэнс Армстронг). Возможно, Джону и правда подмывало узнать, является ли он одним из них, но я так не считал. Думаю, он знал, что это не так, и хотел завести этот разговор по совершенно другой причине. Представители научной сферы не должны дистанционно диагностировать социопатию у людей. Со стороны Джерри Койна это было глупо. Думаю, Джона хотел немного пообсуждать подобную глупость. Для него это было способом восстановить хоть крохи самооценки – слегка перемыть косточки другому человеку. Джона достиг дна, так что я без проблем подыграл ему. Я сказал Джоне, что он не оставляет впечатление человека, лишенного совести.

– Кто, черт возьми, знает, что такое совесть, – ответил Джона. – Если иметь совесть – это жить в мире, которым правят сожаления, тогда да, у меня есть совесть. Просыпаясь утром, я первым делам думаю, что я сделал не так. Это звучит жалко, и я был бы рад, если бы вы не использовали эту цитату, но другого пути нет.