Смертельный треугольник - Фридрих Незнанский

— Хм… Вы знаете, я что-то действительно не очень верю.

— И напрасно! Вы пересекали когда-нибудь на поезде российско-украинскую границу?

— Довольно давно.

— Вот видите. Вы же не знаете, как там все происходит. Таможенники заходят, спрашивают: оружие, наркотики есть? Я говорю: нет, и они идут дальше. И все!

— Так что за картина-то?

— Какой-то Шагов… нет, Шагуль или…

— Уж не хотите ли вы сказать, Шагал? — заволновался Гордеев.

— Да, кажется, так. А вы что-то про него слышали?

— С ума сойти. Вы меня не разыгрываете? Вы действительно не знаете, кто такой Шагал?

— Ну художник же!

— Это один из самых знаменитых художников не просто русских, а вообще двадцатого века.

— Ну вот видите, как замечательно!

— Что замечательно?

— Что у вас будет картина художника, которого вы так чтите. Я очень рада.

— Подождите, подождите, — запротестовал адвокат. — Я еще не сказал, что я согласен, я…

Она молча и терпеливо ждала, что он скажет.

Гордеев почувствовал, что у него как-то неприлично открылся рот, и быстренько подтянул нижнюю челюсть в исходную позицию.

— Допустим, вы мне ее отдадите, но ведь случись что, как я докажу, что владею ею по праву.

— Ну, это-то не сложно. Сделаем дарственную, и все дела. Ведь ни в каких музейных каталогах она не значится, она висела у нас дома, сколько я себя помню.

— Хм… А что там нарисовано? — Гордеев почти сдался.

— Трудно сказать, я же говорю, авангард какой-то непонятный. Там синие и красные цвета, она вообще такая яркая. Не то натюрморт, не то какие-то лошади, это уж кому что мерещится.

— Да, кажется, у Шагала часто именно синие и красные цвета, — подтвердил Гордеев, облизывая почему-то пересохшие губы.

— А называется она просто «Композиция». Вот и все. Договорились? Тогда я вам сегодня же ее и пришлю.

— Ладно, — решился наконец адвокат.

Тут она нагнулась и что-то сделала со своей туфлей, точнее, с кроссовкой. Когда Гордеев увидел, что именно, он глазам своим не поверил. Она заметила его взгляд и рассмеялась:

— Вам не показалось! — Ее кроссовки были на молнии. — Их придумал один бывший теннисист. Ему хотелось дать покой ногам, обувшись в ортопедические спортивные туфли с тонкой сменной подошвой.

Чтобы казалось, будто ходишь босиком. В результате получился модный аксессуар для тех, кого уже ничем не удивишь.

— То есть для вас?

— Ну что вы, я же еще маленькая совсем! — снова засмеялась звезда телесериала. — Я еще всему удивляюсь! Это скорее было сделано для таких людей, как моя сестра. Да она же мне их и подарила, купила у знакомого модельера, того самого бывшего теннисиста.

— Близкий знакомый?

— Да нет вроде. Просто она одевалась у него иногда. А разве вы не будете меня спрашивать о личной жизни Милы?

— Ну давайте. Сами напросились. Хотите кофе, нет? Минеральной воды? Тоже нет? Очень хорошо. Итак, у Милы было два мужа, верно? Первый — Монахов, а второй?

— Из ее фамилии все и так ясно: в девичестве Мила — Маевская, первый муж — Валерка Монахов, второй — Зингер.

— И кто это? Изобретатель швейной машинки?

— Ну вы даете, Юрий Петрович! Ах да, я же все время забываю, что вы не из киношной среды… Зингер — это американский драматург и киносценарист.

— Да, — припомнил Гордеев, — кажется, я об этом что-то читал. Ему она обязана была своей голливудской карьерой?

— Ну что за чушь! — возмутилась сестра «оскаровской» лауреатки. — Когда они познакомились, она уже была звездой! Ничем она ему не обязана! — Яна немного подумала и уточнила: — Ну почти ничем. Так, пропиарилась лишний раз…

— Пожалуй, давайте уточним. Она снималась в фильмах по его сценариям?

— Только однажды — чисто случайно, она Зингера еще и не знала. Его пьесу экранизировал Фицпатрик, который перед тем ставил ее в театре. Он вообще часто так делал — ставил спектакль, потом театр ему надоедал, и он снимал фильм.

— Хорошо, я понял. Но не будем торопиться. Расскажите мне сначала про отношения вашей сестры с первым мужем, а потом уже перейдем к Зингеру.

Мила пожала плечами:

— С Зингером-то как раз проще — я его в глаза никогда не видела.

— То есть как?

— Да очень просто. Он в Америке, я — в Москве.

— Значит, ни разу? Вы туда не ездили, когда сестра снималась, или просто так?

— Говорю же! — Она надула губки, словно ребенок, которому не верят, что он сделал уроки.

— А с первым мужем знакомы?

— С Валеркой-то? Ну его-то я, конечно, знаю.

— Слава богу. Тогда рассказывайте.

— Что именно?

— Когда они расстались и почему это случилось?

— Так вы думаете, это он? — округлила глаза Яна.

Адвокат вздохнул:

— Я пока ничего не думаю. У меня нет ровным счетом никаких фактов, чтобы делать такие выводы, понимаете? Мне просто нужно узнать побольше про людей, которые окружали вашу сестру. Понимаете наконец?

Яна тоже вздохнула:

— А я уж обрадовалась.

— Почему вы обрадовались? У вас есть основания подозревать Монахова в чем-то?

— Нет, но… не знаю.

— Давайте все-таки по порядку, — взмолился Гордеев, — а то так мы далеко не уйдем — просто какая-то сказка про белого бычка получается.

— Больше двух лет назад они разбежались. Точнее, Мила развелась с ним, когда узнала, что он ей извиняет… то есть изменяет. Фу-ты, и смех и грех прямо!

Гордеев тоже засмеялся, а втайне любовался своей клиенткой: давно ему не встречалась столь обаятельная женщина, а ведь, в сущности, еще совсем молоденькая девушка. Ее нельзя было назвать сногсшибательно красивой, видывал Юрий Петрович всяких красоток, но была вокруг нее какая-то аура обаяния, непосредственности, молодости, силы и уверенности в том, что все в конце концов будет хорошо… и, видно, эту ауру хорошо чувствовали режиссеры — не зря же карьера Яны Маевской пока что складывалась более чем удачно.

— Валерий Монахов — это эстрадный певец, так?

— Да.

— Когда он познакомился с вашей сестрой? Когда они поженились? Сколько лет прожили вместе?

— Значит, так… — Она задумалась. — В браке они прожили года полтора, наверно. До этого еще полгода встречались то так, то эдак. Всего два года получается. Это и есть все их знакомство. Свадьба была в Киеве — это Милка для папы специально старалась. Но ему Монахов все равно не понравился.