Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

— Раз, — сказал он. — Два. Три. Теперь волшебство начинает действовать. Теперь Фабилиус спит. — Он закрыл дверь с щелчком и пожал плечами. — Вот так!

Ингер Йоханне, потеряв дар речи, смотрела на него, держа на руках Рагнхилль.

— Так я всегда поступаю, когда мы с Кристиане остаемся одни, — сказал он, будто извиняясь. — Быстро и эффективно. Так что, ты думаешь, есть связь? Между убийствами Фионы Хелле и Вибекке Хайнербак?

— Ты укладываешь ребенка в постель вот так? — Ингер Йоханне недоверчиво смотрела на него.

— Да перестань! Она уже спит. Чистая магия. Пошли. — Он поднялся в кухню и начал убирать со стола. Выкинул остатки ужина в мусорное ведро, на ходу запихивая в рот руками жареную картошку. Пальцы лоснились от жира, и, когда он наливал себе еще вина, бутылка чуть не выскользнула из его рук. — Упс!.. Хочешь немного? Теперь ведь можно, ты же знаешь. Маленький бокал Рагнхилль не повредит.

— Нет, спасибо. Хотя... — Она осторожно уложила Рагнхилль в колыбельку, которую Ингвар наконец-то согласился переносить из комнаты в комнату, — теперь она стояла на диване в гостиной, ее было видно из кухни. — Может, действительно маленький бокал, — сказала Ингер Йоханне и села за стол. — Протри здесь, пожалуйста.

С будничным, почти равнодушным выражением лица она взяла те бумаги, которые Ингвар принес с собой домой. Папка была тонкой. На этот раз никаких фотографий не было. Пара рапортов, два написанных от руки замечания и карта Лёренског, на которой красным крестом был отмечен дом Вибекке Хайнербак, были сколоты вместе, но Ингер Йоханне не видела в этом никакой системы.

— Боюсь, все это вам вряд ли поможет.

— Мы только сегодня утром обнаружили тело!

— У тебя тут все рассортировано. Ты избавишь меня от фотографий?

— Да.

Голос звучал искренне, он сел рядом с ней, почесывая голову.

— Пока не сделали достаточное количество копий, — сказал он и зевнул. — Но ты ничего не теряешь. Ужасное зрелище. Особенно с...

— Да-да, спасибо. — Она протестующе подняла руку и покачала головой. — Ты все подробно рассказал по телефону. Очевидно, что в этих преступлениях есть общее — убийства в стиле гротеска. Обе жертвы причудливо изувечены.

У Ингвара появилась морщина между бровями. Он покачал головой, губы двигались, как будто он хотел что-то сказать, но сам не знал, что именно.

— Изувечены... — повторил он наконец. — Вырезать жертве язык — это, несомненно, можно квалифицировать как нанесение увечья. И что касается Вибекке Хайнербак...

На его лице вновь появилось выражение сомнения. Он поморгал, сощурившись, и помотал головой, будто сценарий с убийцей, вышедшим на охоту за женщинами-знаменитостями, был невыносим для его сознания. Он покосился на колыбель в гостиной.

— Как ты думаешь, она что-нибудь понимает из нашего разговора? — вдруг спросил он.

— Ну что ты! Ей нет еще трех недель.

— Ты же знаешь, что мозг впитывает все как губка. Может, у нее все это будет неосознанно храниться где-то в памяти. И наложит на нее отпечаток потом, вот что я имею в виду.

— Глупости! — Она протянула руку над столом и дотронулась до его щеки. — Ты боишься, что пресса права? Ты видел экстренные выпуски газет? — Он отрицательно покачал головой. Она не убирала руку. — Они устраивают из этого большой праздник. Их наверняка смертельно раздражает, что тело нашли только утром, а обнародовали информацию еще позже. Все эти экстренные выпуски — удивительная халтура. Набиты доморощенными размышлениями, неточными и даже ошибочными фактами, судя по тому немногому, с чем я ознакомилась. Они называют преступника «Убийцей знаменитостей».

— Или преступницу, — поправил Ингвар, взял ее руку и поцеловал ладонь.

— Или преступницу, да, перестань цепляться к словам. Выпуски новостей казались более трезвыми, но даже в них рассуждали о том, что где-то бегает сумасшедший, который охотится на красивых успешных женщин. «Вердене Ганг» нашел, помимо всего прочего, какого-то известного психолога, и тот нарисовал портрет женоненавистника, которого не любила мать, сексуально неуравновешенного человека с ограниченными возможностями. — Она тихо засмеялась и сделала небольшой глоток вина. — Знаешь, я только сейчас поняла, как это вкусно. Только сейчас, после того, как десять месяцев не брала ни капли спиртного в рот.

— Ты...

— Я знаю, прекрасная, — закончила Ингер Йоханне и улыбнулась. — Так что ты думаешь?

— О тебе?

— О связи. Вряд ли это случайность. Ты, Зигмунд, еще несколько человек — вы занимаетесь теперь обоими делами. Оба убийства...

— ...произошли в Лёренског, обе жертвы — женщины, обе известны, обе часто мелькают в средствах массовой информации, обе... — скороговоркой стал перечислять Ингвар.

— ...хорошо выглядят. То есть выглядели, — перебила его Ингер Йоханне. — Она повертела стакан в руках, прежде чем продолжить: — И в обоих делах убийца оставил нам послание — символическое осквернение трупа.

Она говорила медленнее, чем раньше, и тише, как будто была напугана собственными рассуждениями.

— Пресса пока ничего не знает о Коране, — сказал он. — Он был крепко закреплен скотчем между бедер. Это выглядело так, как будто убийца собирался запихнуть книгу в...

— Перестань!

— Ну хорошо. Книга приклеена скотчем к бедрам возле вагины.

— Или ануса.

— Или ануса, — удивленно повторил он. — Очевидно, это он и имел в виду! Up yours[5]— что-то в этом роде.

— Возможно. Еще? — спросила Ингер Йоханне. Он кивнул, она вылила остатки вина в его бокал — к своему она до сих пор едва притронулась — и продолжила: — Если действительно искать общие черты в этих делах — кроме совершенно очевидных, — меня, конечно, поражает символика. Отрезать у человека язык и надрезать его — это настолько банально, настолько очевидно, что можно предположить, что убийца воспитывался на книгах про индейцев. «Мусульманская Библия» в заднице — тоже не особо замысловатое послание.

— Я не думаю, что наши новые соотечественники высоко оценят то, что ты называешь Коран Библией, — сказал Ингвар и потер шею. — Ты не можешь мне помассировать?

Она поднялась с безнадежной улыбкой, встала за ним, прислонившись к духовке, и положила руки ему на плечи.

Он был таким широким, таким сильным, мускулы прощупывались твердыми связками под удивительно мягкой кожей. Именно то, что он такой большой, поначалу и привлекло ее, она была очарована человеком, который весит сто пятнадцать килограммов и при этом совершенно не выглядит толстым. Когда они начали жить вместе, она старалась сделать его стройнее. Ради твоего же здоровья, говорила она — и сдалась через три недели. Ингвар не злился из-за того, что ему приходилось меньше есть, нет, — он приходил в отчаяние. Когда однажды вечером он вытер что-то, что могло быть и слезой, с тарелки с нежирной жареной треской, одинокой картофелиной и двумя приготовленными на пару ломтиками моркови, а потом ушел в ванную и оставался там до конца ужина, она прекратила усилия. Он ел все с маслом, почти все с соусом и считал, что обычный ужин всегда должен заканчиваться десертом.