Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

Умершая проститутка была не такой уж худенькой, скорее наоборот, пухленькой, подумал он, глубоко затягиваясь. Это редкость. Проститутки обычно усыхали со временем, они тощали и сжимались с каждым уколом, который делали, с каждой таблеткой, которую проглатывали. Наверное, эта проститутка все-таки не забывала поесть между работой и уколами.

Нужно было бы вернуться обратно.

Вместо этого он закурил следующую сигарету и продолжал стоять снаружи, на холоде, пока не приехала полиция. Они потратили несколько секунд, чтобы констатировать то, что сторож и так знал: женщина мертва. Потом вызвали «скорую», и труп увезли.

Через три дня Катинку Ольсен кремировали, и никто не потрудился поставить памятник над останками почти сорокалетней проститутки. Четверо детей, которых она произвела на свет, до того как ей исполнилось тридцать, никогда не узнали, что их родная мать носила их фотографии в своем пустом во всех остальных отделениях портмоне. Выцветшие фотографии с потертыми неровными краями — единственное имущество Катинки Ольсен.

Она умерла от передозировки, и никто никогда этим не заинтересовался. Никто не скорбел по Катинке Ольсен, никто не удивлялся, почему от мертвой уличной проститутки хорошо пахло и почему на ней была свежевыстиранная, хоть и поношенная, одежда. Никто.

Дом Вибекке Хайнербак его поразил.

Стоя в середине просторной гостиной, он подумал, что у него складывается впечатление о Вибекке, как о гораздо более сложной личности, чем ее пытались представить в прессе.

Он попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь репортаж из дома Вибекке Хайнербак, и понял, что нет. Ингвар Стюбё все утро просматривал внушительное количество интервью и передачи, в которых она принимала участие, — пестрый глянцевый пересказ невиданно успешной жизни.

Когда молодой человек сделал ей предложение, они уехали в Париж вместе с репортерами из еженедельного журнала о знаменитостях «Си & Хёр». Фотографии этой пары в вечных объятиях на фоне Эйфелевой башни, под Триумфальной аркой, возле фирменных магазинов на Елисейских полях и Монмартре напоминали рекламные плакаты семидесятых годов. Вибекке и Тронд были бледными бессмысленно богатыми блондинами. Их окружал ореол уверенности в себе, у них были одинаковые, психоделически разрисованные рубашки пастельных тонов. Только винные бокалы, которые они поднимали на нескольких фотографиях, разрушали иллюзию. Лучше бы это были бутылки кока-колы.

Когда Вибекке Хайнербак стала самым молодым лидером партии в Норвегии, она позволила фотожурналистам после съезда сопровождать ее до постели. И газеты, и еженедельные журналы восхищенно сделали основной акцент на вечерней ванне. Вибекке поднимала бокал шампанского, лежа в розовой пене и выставив гладкую стройную левую ногу на край ванны. Если верить подписям под фотографиями, она была ужасно уставшей.

Сцена разыгрывалась в гостиничном номере.

Вибекке Хайнербак была олицетворением молодого скандинавского успеха. Она успела закончить несколько курсов экономического факультета, после чего ее полностью поглотила политика. Вибекке ходила на высоких каблуках по зимней слякоти на Карл-Юханс-гате, но разрешала фотографировать себя и в резиновых сапогах на улице Марка. В парламенте она всегда была одета как положено. Она следовала строгому дресс-коду, выступая в теледебатах, но в передачах попроще позволяла себе демонстрировать тот вкус в одежде, который годами раньше поднял ее на третье место в списке самых хорошо одетых женщин страны. У нее превосходное чувство детали, восхищенно отмечало журналистское жюри. И конечно, она собиралась рожать детей. Позже, улыбалась она нахальным репортерам и занимала все более высокие посты в своей партии, которая в дни удачных соцопросов оказывалась второй по популярности в стране.

В третий раз осматривая уютную гостиную, Ингвар чувствовал кислый привкус своей вины в том, что был слишком предубежден. Он остановил взгляд на красивом абажуре из молочно-белого стекла. Три тонкие стальные трубочки держали плафон, и вся конструкция была похожа на НЛО из фильма пятидесятых годов. Гостиная была декорирована очень броско. Рядом со столом из стекла и металла стоял бежевый прямоугольный диван. Кричаще-оранжевый цвет стульев повторялся в огромной абстрактной картине на стене. Все поверхности сияли чистотой. Ваза работы знаменитого финского дизайнера Альвара Аальто на функционалистском серванте была единственным украшением комнаты. Букет тюльпанов в ней почти засох.

Стальная корзина для газет была переполнена, главным образом, еженедельными журналами и таблоидами. Ингвар вытащил из нее номер «Хирогну». Два развода, юбилей известного художника и трагическое увлечение алкоголем какого-то певца украшали обложку.

Отрывочные знания Ингвара о Вибекке Хайнербак позволяли ему нехотя восхищаться ее инстинктивным пониманием народной тяги к легким решениям. Но он никогда не замечал в ней никакого политического чутья, никакой четкой этической или общей позиции. Вибекке Хайнербак считала, что цены на бензин должны быть снижены и что нынешний уровень заботы о стариках является позором нации. Она хотела понизить налоги и укрепить полицию. Она утверждала, что политики сами виноваты в том, что норвежцы ездят в Швецию за алкогольными напитками, потому что решили сделать цены на спиртное самыми высокими в Европе.

Поэтому Ингвар считал ее простой и поверхностной поклонницей популистской политики. Не очень грамотной к тому же: в одном интервью на вопрос о том, кто ее любимый писатель, она ответила — Айн Рэнд;[4]тут же выяснилось, что она считает, будто это мужчина.

Пожалуй, это журналисты заблуждались, думал Ингвар, внимательно осматривая гостиную. Или она задурила им головы? Женщина, которую они показывали, совсем не была настоящей Вибекке Хайнербак.

Он медленно провел пальцем по корешкам книг на полках, занимавших две стены в гостиной от пола до потолка. Потрепанный после бесчисленных прочтений «Источник» стоял рядом с дешевым изданием романа «Атлант расправил плечи». Толстая биография эксцентричного архитектора и писателя совсем рассыпалась, несколько страниц выпали, когда Ингвар хотел рассмотреть экслибрис.

Йене Бьёрнебу и Гамсун, Пер Улоф Энквист, Гюнтер Грасс и Дон Делилло, Лу Синь и Ханна Арендт. Новые и старые книги соседствовали друг с другом, и в их расстановке была какая-то система, узор любви, который Ингвар внезапно понял.

— Смотри, — обратился он к вышедшему из спальни Зигмунду Берли. — Ее любимые книги стоят посередине — от уровня бедра и до головы! Почти нечитанные книги расположены или в самом низу, или на самом верху.

Он выпрямился и указал на антологию китайских писателей, о которой никогда раньше не слышал. Потом уселся на корточки, взял книгу с нижней полки, сдул с нее пыль и прочитал вслух:

— Мирча Элиаде. — Он покачал головой и вернул книгу на место. — Не повезло великому румыну! Его философские работы читает сестра Ингер Йоханне. Фрекен Хайнербак я никогда в этом не подозревал.