127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон

Колорадский лыжный ужас рос и креп в моем воображении, я уже верил, что в Колорадо, кроме лыж, нет вообще ничего, все посвящено только им. В пейзаже нет других следов, кроме лыжных, люди разделяются по общественным группам исключительно в зависимости от умения кататься на лыжах. Как я буду жить там, если по какой-либо причине не смогу кататься на лыжах? Прочитанное так поразило меня, что потом я целую неделю ночами плакал в кровати. Мои друзья, хоть и печалились из-за расставания, убеждали меня, что кататься на лыжах — это здорово, что в Колорадо будет хорошо. Но их уговоры цели не достигали, я только еще больше паниковал. В какой-то момент и родители обратили внимание на мои красные глаза и шмыганье носом. Они забеспокоились, и вот однажды за ужином отец поинтересовался:

— Ты плакал, что ли? Что стряслось-то?

— Я боюсь, — ответил я.

Это была ложь: я не просто боялся, я был в совершенном ужасе от необходимости ехать в Колорадо.

Отец попытался меня успокоить:

— Я знаю, переезд это — тяжело. Трудно расставаться с друзьями, но ты обязательно найдешь себе новых друзей, верно?

— Да, но я боюсь другого.

— И чего же?

И тут я рассказал им про то, что вычитал в книге и что себе навоображал. Родители посмеялись и заверили меня, что ходить на лыжах в школу мне совершенно точно не придется, вряд ли снега будет так много. Им удалось меня успокоить, и мое настроение резко улучшилось. Перед тем как переезжать окончательно, мы слетали туда на разведку, и Колорадо проявил себя вполне гостеприимным штатом, не считая того, что я умудрился здорово обгореть на солнце в аквапарке. После переезда я почти сразу записался в лыжный клуб при школе и уже на второй день клубных занятий, в декабре, мчался по не самым сложным, но и не самым простым склонам, обгоняя своих новых друзей. Уже потом я обкатал все сложнейшие трассы в зоне Мэри-Джейн Уинтер-парка, и это место стало моим самым любимым в мире из тех, где можно заниматься лыжным могулом.[23]

Адаптация к новому окружению продолжилась в конце июня следующего года, когда я сходил в поход в национальный парк Роки-Маунтин. Это путешествие, две недели в отрыве от цивилизации в компании сверстников — тринадцати-четырнадцатилетних ребят, — дало мне первый важный опыт: я понял, что могу носить тяжелый груз, способен ночевать более чем в пяти минутах ходьбы от дома или от трейлера. Вдобавок перед походом я уже откатал полный лыжный сезон, что несколько убавило мой страх перед горами. Тогда я совсем не знал горы, но уже был готов их полюбить.

В один из первых дней нашего похода в западной части парка я в совершенной эйфории от окружающей природы скакал по тропинке впереди всех. Из-за такой кипучей энергии меня очень быстро прозвали Зверем, по аналогии с барабанщиком у Маппетов. Два наших инструктора все время пытались меня как-то притормозить, заставить идти со всеми и даже после обеда добавили мне груза в рюкзак. Это был наш запас орехового масла, несколько банок, столько, сколько нужно на пять перекусов на пятнадцать человек. Но дополнительный груз не укротил меня — я все равно бежал до следующего поворота тропинки и пропадал из виду, пока один из руководителей не начинал кричать: «Зверь! Подожди нас!»

В первый вечер мы поставили лагерь на высоте 3000 метров в Биг-Мидоу и уже в наступающих сумерках разбрелись по поляне. У каждого из нас был блокнот и огромное желание записать или зарисовать все, что мы встретим. Я сел в высокой траве на берегу каменистого ручейка и стал играть с водой. Так я просидел несколько минут и вдруг увидел, как из леса вышла оленуха и легкой походкой направилась к ручью. Она шла, потряхивая головой и прядая ушами, чтобы согнать насекомых, а я застыл в полном обалдении. Все наши были ближе к палаткам, и я один видел это зрелище. Оленуха прошествовала через долину с левого края на правый (это если смотреть на юг), подошла к ручью и начала пить. Я потянулся к блокноту, очень осторожно открыл его, боясь каким-либо звуком вспугнуть животное. Следующие пять минут, которые прошли как пять часов или пять секунд, оленуха пила из ручья, а я пытался зарисовать то, что вижу. Потом она повернулась и ушла обратно в лес.

Шли пятнадцать минут личного времени, предоставленные каждому, все вели себя тихо, занимаясь своими делами, и тут я с шумом ворвался в лагерь и начал рассказывать об увиденном. Я всем показывал свой набросок — он был далек от художественного шедевра, но смог передать эмоции и мое впечатление. Остальные ребята очень впечатлились. Через два дня мы поднялись на каменистую осыпь на высоте 3350 метров, и там я впервые попробовал скалолазание, почувствовал удовольствие, залезая на скалу с дом высотой. Потом мы окунались в небольшую заводь, столь холодную, что заснеженный берег не таял в воде. И в ту же ночь я получил личный наглядный урок в том, что нельзя оставлять на ночь промокшие отпотевшие ботинки у палатки снаружи, если поблизости водятся дикобразы. Эти животные съели кожаное голенище, шнурки и язычок, превратив мои ботинки в шлепанцы на вибрамной подошве.

Следующим летом, в 1989 году, я поехал в спортивно-приключенческий лагерь. Мероприятия и их география поражали разнообразием: скалолазание около Ист-Пика, рафтинг по порогам реки Колорадо у Гранд-Джанкшн, уроки верховой езды на ранчо недалеко от Гуннисона. Нет, я не стал сразу мастером, но что-то такое росло во мне, и четыре года спустя, когда начал учиться в питсбургском университете Карнеги-Меллон, я уже однозначно идентифицировал себя с Западом. В сердце я стал колорадцем, «пересаженным» индейцем. В Пенсильвании, когда я чувствовал ностальгию, это была тоска по огромным пространствам, солнцу и горным пикам моей западной родины. На вопрос, откуда я родом, я отвечал, что из Колорадо, и радовался, если в глазах спросившего загорался свет. Два года я был обычным студентом университета Карнеги-Меллон, родом из Колорадо. Не имея соучеников-колорадцев, с которыми можно было бы разделить мою страсть к Скалистым горам, я безутешно тосковал по снежным лыжным склонам.

Свой первый четырнадцатитысячник — пик Лонгс — я покорил в июле 1994 года в компании лучшего друга, Джона Хейнриха. Всего в Колорадо насчитывается пятьдесят одна гора, чья высота переваливает магическую цифру четырнадцать тысяч футов. Пик Лонгс расположен к северу от Боулдера и возвышается над всей северной частью Колорадского хребта. По высоте (4345 метров) он занимает в Колорадо шестнадцатое место, а по популярности первое. Крутая восточная стена, известная как Даймонд, соблазняла альпинистов-скалолазов мирового класса своими гранитными маршрутами. А сравнительно простой пешеходный маршрут Хоумстреч (Домашняя прогулка) позволял тысячам пешеходов-хайкеров[24] каждое лето подниматься на вершину. Дик Риго, отец нашего друга Брэндона, лидер бойскаутов и восходитель на несколько десятков четырнадцатитысячников, выдал нам массу ценных советов. Он рассказал о нескольких базовых принципах восхождений на высокие горы: стартовать рано, взять с собой защиту от дождя, еду и воду, взять каргу, быть на вершине не позже полудня, чтобы избежать удара молнией во время обычной вечерней грозы. Так получилось, что большинством из этих советов мы пренебрегли.