127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон

Я бью по камню кулаком, не выпуская ножа, и ору во весь голос: «Какого черта этот камень такой твердый?!» Сколько я ни лазал по каньонам, сложенным из песчаника, я всегда с легкостью выбивал в нужном месте зацепки и ступеньки. Сейчас же я не смог сделать и небольшой выбоины на камне. Я решаю но-быстрому проверить относительную твердость скальной стенки. Держа ножик, как карандаш, я с легкостью вывожу крупную заглавную «Г» на северной стенке каньона, в тридцати сантиметрах над правой рукой. Медленно выцарапываю еще несколько печатных строчных букв: «е-о-л-о-г-и-ч-е-с-к-а-я». Затем делаю паузу, чтобы оценить имеющееся в моем распоряжении пространство и разместить в нем остальные буквы. Через пять минут готовы еще несколько слов, я подправляю их, теперь фразу можно прочесть целиком: «Геологическая эпоха включает настоящее время».

Это цитата из «Классических заповедей альпиниста» Джерри Роуча, восходителя и автора книги «Тринадцатитысячники Колорадо». Красивый способ сказать: «Следи за падающими камнями». Большинство людей, живущих на линии тектонического разлома, прекрасно знают, что формирование земной коры происходит постоянно. Тектонические плиты движутся, спящие вулканы просыпаются, склоны гор крошатся и рушатся.

Я помню, как мы с моим другом Марком ван Экхортом шли по каменистой осыпи и наткнулись на булыжник размером с дом. «Вау! Какой огромный!» — переглянулись мы и представили, как это могло бы выглядеть, когда камешек подобного размера отваливается от скалы где-нибудь тремястами метрами выше и падает, разрушая все в апокалиптическом хаосе, направо и налево сея каменные осколки.

Однако скалы формируются не по ночам, когда на них никто не смотрит. Мне приходилось видеть, как обрушивались берега рек, как раскалывались ледники, порождая огромные обвалы, как камни вылетали из своих гнезд на склоне. Заповеди Джерри Роуча напоминают восходителям, что камни падают всегда. Иногда они внезапно отваливаются от скал; иногда их что-то сшибает с места. Иногда они падают так далеко, что слышен только их грохот; иногда они падают, когда ты и твой напарник лезете на гору под ними. Иногда какой-нибудь, камень начинает шататься в гнезде от одного прикосновения. Иногда камень упадет после того, как ты на нем постоял… когда ты нашел на нем зацепку, он двигается… твоя голова оказывается на его пути, и ты поднимаешь руки, чтобы ее защитить…

Так бывает редко, но бывает. Так все и произошло.

Этот камень, прежде чем зажать мою кисть, долгое время сидел на месте, застряв между стенками. Потом он не только упал на меня, он еще и зажал мою руку в ловушку. Я расстроен и потрясен, как будто камень поставили специально для меня, как капкан на зверя. Я-то планировал простое путешествие, с минимумом риска. Я не собирался в одиночку покорять какую-нибудь вершину посреди зимы. У меня обычный отпуск. Почему тот, кто шел здесь до меня, не сдвинул этот камень? Ведь он должен был проделать те же самые движения, что и я, чтобы пересечь каньон. Почему именно мне повезло и камень, лежавший здесь с незапамятных времен, вдруг решил шевельнуться именно в тот момент, в ту долю секунды, когда мои руки оказались на его пути? Несмотря на очевидные доказательства обратного, вероятность происшедшего кажется исчезающе маленькой.

А дальше — какие шансы?

В 1987 году, когда мне было двенадцать, отец поменял работу, и переезд всей семьи из Индианы в Колорадо наметили на август. Мне было очень интересно посмотреть, что это за новое место, где мне предстоит жить. И в июле, гостя в Восточном Огайо у друга нашей семьи, я обнаружил справочник, рассказывающий обо всех пятидесяти штатах, Я стал изучать, что такое Запад, на который мы собирались переезжать. За всю предыдущую жизнь мне ни разу не довелось побывать дальше десяти миль к западу от Миссисипи, и я хотел знать, что ждет меня на новом месте. Мое мнение о Колорадо было предвзятым: я воображал себе сплошных наездников, и лыжников, и снег, покрывающий весь штат круглый год.

То, что я увидел в книге, не только укрепило мои подозрения — оно ужаснуло меня. Это был Пайкс-Пик, вид с которого, если верить подписи к снимку, и вдохновил авторшу «Прекрасной Америки» написать эту песню.[20] На взгляд двенадцатилетнего мальчика, пик смотрелся как карикатура на дикую природу, но выглядел чрезвычайно сурово. Тогда я еще не знал, что к вершине горы ведут железная и шоссейная дороги, что там есть парковка, ресторан и магазин сувениров. Я испуганно перевернул страницу: в моем привычном мире горы практически отсутствовали и уж никак не сочетались с понятием «путешествия для удовольствия», особенно горы высотой четырнадцать тысяч футов.[21] Прежде чем задуматься о переезде в Колорадо, прежде чем увидеть этот справочник, «путешествие» я понимал весьма ограниченно. Это могла быть прогулка по ближайшему лесу, или велосипедная покатушка по грунтовке около дома моего друга Криса Лэндиса, или выезд на водохранилище Игл-Крик в окрестностях Индианаполиса.

В испуге я перевернул страницу и увидел людей, катящихся на лыжах по невообразимо крутому склону со скоростью, опасной для жизни. На своих санках «Флаер» я лихо гонял со всех плотин, берегов карьеров и по улицам Индианаполиса. Но на санях я всегда мог притормозить ногой, а как тормозить на лыжах?

То, что я увидел на следующей странице, поразило меня в самое сердце: по улице Денвера, засыпанной снегом после бурана люди шли на лыжах. Не было видно ни машин, ни самой дороги, только цепочка людей на лыжах. Я захлопнул книгу, и мое воображение тут же начало рисовать картины жизни в Колорадо: жители этого штата не ездят на машинах, они везде — в школу, на работу, в магазин, да куда угодно — ходят только на лыжах. Совсем как в какой-нибудь скандинавской стране. Даже в середине лета они все равно ходят на лыжах. Я родился в Огайо и всю сознательную жизнь провел как типичный хузир,[22] для меня существовала только одна святая троица: баскетбол, баскетбол и индикар-гонки. Катание на лыжах, да еще у порога дома, было мне так же чуждо, как езда на верблюдах.